И вздох осин при каждом шаге... Записки прошлого лета

— В нашей республике проживает более полсотни национальностей. Сейчас к нам приезжают японцы, канадцы, полно американцев. Евреев тоже хватает.

Ну вот, я удостоверился, что в Якутии все есть, гораздо в большей степени, чем в Греции.

Кого скоро не останется в суверенной республике Саха (Якутия), так это нашего брата русских, если... Нас не станет даже на берегах Москвы-реки и Оки, если мы позабудем... нашу историю.

В Чарыпче (и других улусах) якуты справляли свой национальный праздник начала лета. Узаконенной государственный шаман, в меховой беличьей шапке, шаманил перед собравшимся на стадионе народонаселением. Повыступали должностные лица, по-видимому, рапортовали о трудовых и др. успехах. Жара давила анафемская, за тридцать градусов. Солнце било в затылок наповал. Якуты оправдывались перед нами, гостями из всех республик Российской Федерации, тем, что в Якутии лето всего два месяца, остальное зима. Зимой морозы за шестьдесят.

Нашу группу, как было расписано в сценарии, разобрали по трудовым коллективам Чарыпчи, для более пристального рассмотрения и собеседования. Нас с Владимиром Гусевым, председателем Московской писательской организации, профессором, etc., увел мужик очень крепкого телосложения, с лоснящимся от солнца и большой физической силы якутским лицом. Он сказал, что нас берут в свой дружеский круг чарыпчанские кочегары. Ведущий нас мужик, очевидно, был главным кочегаром. Он привел нас на край стадиона, где травяной покров футбольного поля иссяк, а естественный дерн не образовался, пригласил садиться на чем стоим. На обочине стадиона уже сидели, поджав ноги, кочегары Чарыпчи. Без лишних слов приступили к делу: из двух больших молочных бидонов налили в кружки кумыс, достали из полиэтиленового мешка конские мосолыги, среза́ли с них мясо, подавали гостям. Солнце шпарило нас из зенита; единственное облако в атмосфере — это облако гнуса, наконец сообразившего, где мы сидим.

Разговор с кочегарами, признаться, не клеился. Хранители тепла ни о чем нас с профессором Гусевым не спрашивали, даже как будто не замечали, жевали жесткое лошадиное мясо, прихлебывали кумыс, изредка что-нибудь говорили друг другу по-якутски. На мои вопросы давал ответы ведущий, тот, что нас привел. Выжимка из ответов такова (вопросы опускаю для краткости): «Лучшее мясо у жеребенка, когда он нагуляет двести килограммов веса. Пасутся кони на вольной воле, в тайге. Там же, на вольной пастьбе, доят кобылиц, что не так-то просто, надо уметь. Из надоенного производят кумыс; в чистом виде кобылье молоко не употребляют. Месячный заработок кочегара в Чарыпче около миллиона. Очень тяжелый труд, круглосуточно в котельных, особенно зимой. В отпуска никуда не уезжают, лето короткое, надо заготовить корм скоту. Косят, мечут стога круглые сутки, ладно, что в это время белые ночи. Колхозов нет и фермеров нет. Каждый где-нибудь работает и занимается хозяйством, держит скот, иначе не вытянешь. С завозом продуктов плохо...»

Сидеть на голой земле становилось невыносимо, конское мясо вышло мне не по зубам, кумыс не веселил. (Однажды в Монголии мы пили кумыс с моим другом, монгольским писателем Эрдэнэ, по образованию врачом-психиатром, он сказал: «Кумыс не пьянит, но приводит в легкую эйфорию».) Мы встали, отряхнулись... Один из чарыпчанских кочегаров на прощание помечтал:

— Чего бы мне хотелось, так это пройтись по аллее Анны Керн... (Вот вам и «ныне дикой тунгуз»...)

— Приезжайте, пройдитесь, аллея Анны Керн где была, там и есть...

— Да нет... Раньше можно было, а теперь на дорогу не заработаешь.

В начале записок этого лета (каждое лето пишу сагу о житье-бытье в чухарской деревне, с полетами памяти в иные места и времена) я посетовал, что не посадил картошку, ибо улепетнул аж в самую Англию. С заинтригованным читателем (ежели таковой есть в природе) надобно объясниться. Так вот: нынче весной я провел месяц на Британских островах, меня пригласили мои друзья, приватно, на основе взаимности: мы к ним, они к нам. Мне предложили повыступать перед теми... ну да, перед теми, кому это интересно. Первое выступление в Доме Пушкина (Пушкин-хаус) в Лондоне, на Лэдброк-Гроув. Дом Пушкина существует уже сорок лет. В его гостиной собираются любители русской словесности, впрочем, здесь читают лекции по искусству, богословию, но главным образом говорят о России, по-русски и по-английски. Здесь можно встретить русофила любой нации; кого не встретишь, так это русофоба.

В тот вечер в Пушкинском доме поговорили мы всласть, чему способствовали полки с книгами хорошо знакомых мне авторов, портреты знакомых лиц на стенах, икона Николы-Угодника в красном углу, но прежде всего довольно редкий в наше время и потому особенно дорогой дух доброжелательного интереса к человеку из России. Меня приняли в лондонском Доме Пушкина как своего...