И занавес опускается

Тимоти начал отрицать их участие, но потом вспомнил.

— Ах да! Где-то на неделю, когда несколько человек из нашей труппы заболели, Анни играла в нашем спектакле небольшую роль — сестры Пигмалиона, Мирины.

— Каковы были её отношения с основным составом труппы?

По пожал плечами.

— Доброжелательными. Профессиональными.

Нас прервал стук в дверь. Похоже, время нашего общения подошло к концу.

— И последнее, — я пододвинул к По свою записную книжку и карандаш. — Можете записать для меня ваше имя и адрес?

— Я уже диктовал его офицерам, — ответил мужчина.

— И всё же, — настоял я с улыбкой, — не могли бы вы написать их ещё раз. Для меня.

Когда Тимоти отдавал мне обратно записную книжку, его руки подрагивали, а голос опустился до шёпота:

— И что со мной теперь будет?

Я поднялся и поправил пиджак.

— Я поговорю с офицером, который вас арестовывал.

И задвинул стул обратно к столу.

— Посмотрю, что смогу узнать. Выше нос!

Он робко улыбнулся на мои попытки его взбодрить.

Я закрыл за собой дверь и посмотрел на написанные им строки. Слова были написаны ровным, сжатым почерком.

Но в отличие от записки на голубой бумаге, которую мне показывал Малвани, все буквочки в моём блокноте были округлыми и аккуратными.

И написаны без наклона.

* * *

Малвани вернулся в кабинет в ожидании отчётов своих людей, которые отправились опрашивать всех сотрудников театра «Гаррик», пришедших на работу в тот вечер.

Дверь в его офис была распахнута, и когда я вошёл, он повернулся на деревянном стуле, который с трудом вмешал его грузную фигуру, а колени упирались в столешницу.

Мне всегда казалось абсурдным видеть этого большого человека — и речь сейчас не только о массе тела — запертым в четырёх стенах со столом, заваленным бумагами.

Вот и сегодня, когда Малвани откинулся на стуле и сцепил за головой руки в замок, он почти полностью заполнил собой маленькое пространство своего кабинета.

— Встретился с По? — внимательно посмотрел он на меня.

— Ты же не можешь всерьёз считать, что Тимоти По виновен в преступлениях, — мгновенно ответил я. — Если ты разговаривал с ним хоть пять минут, то должен был это понять. И у тебя нет ни единой веской улики против него. Ты взял его под арест лишь потому, что он играл в пьесе, которая упоминалась в бредовой записке, оставленной на месте происшествия.

— В бредовой записке, оставленной убийцей, Зиль. Не забывай этого, когда начнёшь мне рассказывать историю о том, что этот актёришка даже мухи не обидит.

От возбуждения акцент Малвани стал ещё заметнее.

Я подтащил стоящий в углу кабинета стул к столу и сел напротив Деклана.

Лицо Малвани скривилось.

— Ну, а что прикажешь мне делать, Зиль? У меня две мёртвые хористки. Я хочу найти их убийцу, но никто из сотрудников Фромана мне не помогает. Да, они хотят, чтобы я раскрыл это дело. Но с другой стороны, они боятся, что дотошное расследование распространит по всему городу слухи об убийстве и напугает людей. Они беспокоятся, что не соберут из-за этого кассу.

— Я понимаю, — кивнул я. — Но взять По под стражу лишь на таких основаниях… Тебе же, в конце концов, нужен убийца, а не козёл отпущения… Я прав?

Я с опаской взглянул на Малвани.

Мы с ним были друзьями ещё до того, как начали вместе работать в Нижнем Ист-Сайде восемь лет назад. Но теперь он стал главой участка. Изменило ли постоянное давление сверху его привычные ответственные и бескомпромиссные методы работы?

Я надеялся, что нет. Но подобные аресты, как в случае с По, были для Малвани нетипичны.

— Не надо думать, что я арестовал невиновного только потому, что он — лёгкая мишень. Те письма дали мне веские основания для беспокойства по поводу По. И вот — взгляни на другие письма.

Толстые пальцы Малвани перевернули несколько листов в папке; он нашёл нужные бумаги и протянул их мне.

— Это оригинал письма, найденного у тела мисс Даунс. Прочитай его и скажи, что не разделяешь моей обеспокоенности.

Я быстро просмотрел письмо, отмечая, что написано оно тем же неразборчивым почерком без нажима, что и записка, найденная в театре «Гаррик».

Какой же красотой я наделил её, сыграв для неё роль Пигмалиона.

Галатея! Как писал мудрый поэт:

«В тот миг она была моя —
Свежа, чиста. Я протянул
Ладонь — и, волосы ея
Собравши в длинную струну,
Вкруг тонкой шеи обернул
И задушил. Всё! Умерла
Она с улыбкой на устах.
Как хрупкой бабочки крыла,
Я поднял веки ей. А там —
Всё та же синь и чистота».

Малвани был прав.

Здесь тоже присутствовали отсылки к Пигмалиону и Галатее, но стихотворные строки существенно отличались.

Мои бывший напарник тем временем наливал молоко в чашку свежего кофе и насыпал сахар.

Когда я дочитал, он предложил одну чашку мне, и когда я согласился, сделал вид, что поражён до глубины души.