И здрасте вам через окно!

– Симпатишный мужчина уже свободен или я подожду? – игриво спросила Хана, подходя к мужу.

– Мадам, я видел вас идти ко мне навстречу и хочу сказать со всей ответственностью, что вы самая красивая женщина. Для такой, как вы, мужчина всегда холост, свободен и даже богат, – произнес Израил, весело похлопывая себя по карману жилета.

Он быстро зашел в салон и перво-наперво сложил инструменты в чемоданчик. Потом он собрал использованные за день простыни в большую холщовую сумку, чтобы вечером их постирать и приготовиться к новому рабочему дню. Выйдя из парикмахерской, он запер дверь на большой висячий замок, который в первый же день купил на базаре, узнав, что в городе по ночам не очень спокойно. Отдав маленький чемоданчик жене, он галантно отвел локоть, предлагая Хане взять его под руку.

– Израил Гершевич, какая ви красивая пара, дай бог вам много счастья! – не удержалась от комплимента тетя Сима.

На секунду Шерман остановился и призадумался.

– Мадам Сима, скажите, вы где сохните белье?

– Как и все: на веровке.

– Вы мне окажете большую услугу, если согласитесь стирать для салона простыни. О цене мы договоримся. Уверяю вас, вы останетесь довольны.

– Израил Гершевич, ви знаете, как я вас уважаю. Уже согласна. Лишний заработок ещчо никому и никогда не мешал.

– Вот и замечательно, – с облегчением вздохнул Шерман, отдавая увесистую сумку.

Избавившись от тяжелого груза, Израил вновь предложил жене принять его под руку.

– Хана,  – произнес он полушепотом,  – Господь услышал наши молитвы и помог. Сегодня в салоне был очень интересный клиент. Сначала он украл у меня часы, а потом отдал не только их, но и все свои деньги. Это ли не милость Божья!

– А ты уверен, что он отдал все деньги?

– Конечно, я видел его кошелек.

– Изя, меня сомневает. Раз он такой непорядочный, то наверняка что-нибудь оставил себе. Ну как можно через таких людей что-то передавать!

Взглянув на супругу снизу вверх, Израил нежно поцеловал ее в плечо, и, абсолютно счастливые, они пошли встречать шаббат[6].

* * *

Израил и Хана не торопясь шли по бульвару, здороваясь со знакомыми да и просто с прохожими, которые с доброй грустью, а чаще с завистью смотрели на супружескую пару. С лица Израила не сходила улыбка. После каждого «здрасте» он еще ближе прижимался к жене, давая ей понять, что она принадлежит только ему, и счастье, вернувшееся в их дом после трех лет разлуки, он не собирается скрывать от посторонних людских глаз.

– Ты заметила, как на тебя посмотрела женщина в коричневом платье?

– Конечно, – вздохнула Хана.

– Мне кажется, что она немножечко завидует твоей красоте.

– Изя, это Лиза Фенхель. Недавно она получила похоронку, а мы ей напомнили, что она уже никогда не пройдется со своим мужем под ручку.

– Бедная женщина. У нее есть дети?

– Трое.

– Если она придет ко мне в салон, я не возьму с нее денег за работу.

– Ты добрый человек.

– Хана, я не знаю, будет завтра солнечно или пасмурно, тепло или холодно, но я точно знаю, что рано или поздно я тоже покину эту грешную землю. Пока я буду стоять в очереди к Богу, ко мне подойдет Лизин муж и обязательно спросит за свою жену. Мне кажется, что ему будет приятно, когда он узнает, что ей немножечко помогли.

– Это правильно, Изенька, но не говори так грустно. Может быть, она вперед тебя расскажет ему об этом.

Почти до самого дома супруги шли молча, наслаждаясь друг другом и прохладой летнего вечера, которую в разогретый город приносил морской бриз. Уходя за горизонт, теплое рыжее солнце, словно мать, заглядывало в окна домов, чтобы поцеловать перед сном своих набегавшихся и уставших за день детей. Соленый ветер ласково поглаживал измученные жарой кроны деревьев, и листья, с радостью избавляясь от дневного зноя, отвечали ему благодарным мягким шелестом. Соловьи соревновались в пении, выводя каждое коленце с изумительной чистотой.

– Хана, слышишь: «Тии-вить, тии-вить»? Это у них называется «почин». А сейчас слушай: «Фюиюи-юиюи» – это уже «юлиная стукотня». Вот «раскат» пошел и «дробь» под конец. Уловила? Красота! У тебя на родине соловьи по-другому поют: спешат, колена мешают и трещат, словно сороки перед дракой. Не спорь, женщина, я слышал ваших, когда к тебе свататься приезжал.

– Даже и не думала, – засмеялась Хана. – Как можно спорить с человеком, который отличает «фюиюи-юиюи» от «пуль-пуль-пуль».

Не успели супруги войти в свой двор, как из соседнего окна раздался крик пьяного соседа:

– Мирав, что ты себе думала, когда рожала сына? Какая от него польза? Цельный день читает книжки, жгет до утра свет, и нет ему заботы, шо ниточка в лампе тоже перегорает.

– Папа, вы же знаете, что мне нужно учиться, и все равно в одиннадцать делаете темно.