...и зелень глаз (СИ)

Похороны уже должны были закончится. Больше Микая Валдис не вернётся в этот дворец. Её внесли в склеп её предков и намертво запечатали дверь. Больше там некого хоронить… так же как в склепе Канвальдов, Холденов, Уэзерби, Алланисов и других.

Дворец сделался невероятно тих, словно сам был склепом. Только здесь, в отличие от кладбища, ещё заиграет музыка. Свет сотен свечей засияет в тронном зале среди шелков и бархата, когда будут короновать нового монарха.

Осталось только вписать имя Генриха в родословную его настоящего отца. Оригинал книги в библиотеке можно и утерять. Богам не на что гневаться. Генрих ведь напишет правду. И тогда Адамант, не успев оплакать потерю Благословенной крови, вновь обретёт её представителя.

«Слухи», — царапнула Генриха мысль. Микая успела уколоть его в последний миг. Мятежники воспользовались её речью на суде и устроили побоище. Глупцы. Чего они добились, кроме сотен смертей? Городская площадь выглядит как поле боя. После такого легко убедить, что мятежники — обычные преступники. Может, их Норсленд нанял, чтобы раскачать обстановку в стране? Такая история вполне сгодится для черни.

Стройные свечные огоньки в канделябрах тянулись вверх и разгоняли мрак комнаты. В горле пересохло, и Генрих позвал слугу, но никто не отозвался. Он нахмурился, крикнул ещё раз, и явилась Линн.

— Кроме тебя, никого?

— Нет, лорд канцлер.

— Принеси мне лучшего вина. Сегодня великий день.

Линн ничего не ответила и вышла, только глаза метнулись в сторону.

Сегодня не осталось преград. Не осталось врагов. Арчи не будет будоражить дворец своими выходками и портить репутацию. Микая не будет плести интриги и втаптывать в грязь его дары.

Генрих чувствовал странную лёгкость. Прежде он так желал эту женщину, а теперь словно снял с сердца груз. Отказался — и стало всё просто. Никаких окольных путей. Дорога к трону пряма и устлана ковровой дорожкой и цветами.

Генрих станет хорошим королём. Будет раздавать великодушие и светиться добродетелями Благословенной крови. После дурного примера Арчивальда это нетрудно. Все жестокости Генриха порождены противодействием. Не останется врагов — не будет и давления.

Завтра Этерна проснётся по обыкновению. Люди займутся своими делами. Обсудят вчерашнюю давку, но и это забудут. Примут.

Кровь и пепел можно смыть.

Линн протиснулась в приоткрытую дверь с серебряным подносом в руках. На нём стоял золотой с рубинами кубок. Кубок, который так любил Арчивальд. Иронично.

Генрих, должно быть, нахмурился, потому что Линн испугалась:

— Если х-хотите, я сменю кубок, если вы предпочитаете другой. Просто вы сказали «великий день», и я…

— Нет. Этот подойдёт как нельзя лучше.

Генрих ни о чём не жалел и не станет. Линн хотела уйти, но канцлер окликнул.

— Я доволен твоей службой, Линн. Ты получишь награду и останешься подле меня.

— Это честь для меня, лорд канцлер.

Генрих повертел в руках свёртнутую в трубку бумагу. Когда он уже не надеялся на глупую девчонку, она принесла ему такой дар. Последний секрет, который Микая хотела утаить. «Завещание королевы с её печатью, ха», — безрадостно усмехнулся он. Даже с того света Микая хотела помешать ему и написала длинный манифест для народа о добродетелях Благословенной крови и как жить без неё. Наставление монарху, что даст начало новой династии.

Не понадобится.

Генрих поднёс бумагу к свечному огоньку и внимательно смотрел, как последние слова Микаи сгорают и превращаются в пепел. Затем Генрих взял кубок и в тосте поднял его со своим отражением в зеркале. Вино и впрямь превосходное: пряное, сочное, прохладное — с лучших виноградников заморских островов… только жажду не утоляло.

Генрих выпил его до дна, но в горле всё равно першило. Канцлер оттянул шейный платок и откашлялся. Не помогло. Комок застрял в горле и мешал вдохнуть полной грудью. Генрих начал сильно кашлять и хрипеть, словно ему на шею накинули шёлковую петлю. Кубок упал на пол и выплеснул на ковёр последние красные капли. Такие же Генрих увидел на своих пальцах, коснувшись носа.

Линн стояла перед ним и спокойно смотрела.

— Ты…

Коридорная дверь темницы с надрывом закрылась, шаги удалились, и темнота снова прикоснулась к тишине, оставив приговорённую королеву одну — до утра её смерти.

Нет. Прикрытая дверь соседней пустой камеры скрипнула, и Линн выскользнула из неё, как юркая куница.

— Ты всё слышала? — спросила Микая.

— Всё до единого слова.

— Ты знаешь, что делать. Принеси мне чернил, бумагу и печать. И… Линн, у меня будет к тебе ещё просьба. Последняя. Решай сама, выполнять ли её. Это будет твой выбор. Я уже ни на над чем не властна.

— Располагайте мной, как вам угодно, королева.

— Линн… — Королева внезапно обняла её. Линн настолько удивилась, что замерла и не знала, что делать. — Помню, как ты впервые пришла ко мне. Так боялась. Теперь мне впору бояться. Ты стала очень храброй девушкой. И теперь тебе хватит отваги самой выбирать свою судьбу.

— Я… не вполне понимаю, но исполню вашу просьбу… королева.