И зеленый попугай

— А что? — Тамара дерзко прищурилась. — Ты уж не ревнуешь ли, Павлуша? Наконец-то, господи, дождалась? А чем тебе Гоша не угодил? Ты вообще за меня не беспокойся, я уж как-нибудь сама разберусь.

— Бред какой-то! — зло выдохнул Саранцев. — Нет, вообще-то мне действительно все равно. Однако…

— Ну а раз все равно, так ты иди, Павлик, в комнату, а то неудобно. На-ка вот, — она сунула в руки Саранцева початую бутылку водки и легонько вытолкнула из кухни. — Пейте пока. Я сейчас приду. — И задержавшись у двери, вдруг глянула ему в глаза и сказала полушепотом с нехорошей улыбкой: — Ты, небось, думаешь, ты его лучше? Напрасно. Он хоть не притворяется. А ты… Ладно, ты иди, я сейчас.

Саранцев вернулся в комнату в каком-то полусне. Он даже не успел заметить, как Гоша с ликующим воплем выхватил у него из рук бутылку. Все происходящее разом перестало его интересовать, он как бы с удивлением рассматривал сам себя со стороны, не понимая, почему он все еще здесь и что ему здесь надобно. Гоша между тем, радостно трепеща и повизгивая, налил себе водки в широкую фарфоровую пиалу и, захлебываясь, выпил.

— Не пьешь, значит? — радостно переспросил он. — И не пей, Паша, ну ее совсем.

Саранцев махнул рукой и опустился в старое продавленное кресло, прикрыл глаза и вдруг задремал. Сквозь сон он меж тем отчетливо слышал шаркающие Гошины шажки, его довольный, урчащий голосок. А во сне он увидел себя совсем молодым, в какой-то нелепой шутовской одежде, которой он мучительно стыдился, но сделать ничего не мог. Вокруг сновали люди, но никто по счастью не обращал на него и на его идиотский наряд никакого внимания. Он было успокоился, однако тут из-за каких-то густых зарослей вышла Тамара. Она была в своем шикарном югославском купальнике, том самом, который год назад с боем выбила на работе. Она, смеясь, указывала пальцем на Саранцева, и окружающие уже стали обращать на него повышенное внимание и ехидно смеяться. Саранцев хотел было бежать, но запутался в своих нелепых шароварах, спотыкался, падал, вызывая взрывы дружного и сплоченного смеха. «Да вы гляньте на него, люди добрые! — громче всех хохотала Тамара, Поганец такой, а еще изгиляется! Он думает, он всех лучше, а на него самого глядеть тошно!» Не помня себя, Саранцев забежал в какой-то темный закоулок, едва не сбив кого-то с ног. «Извините!» — сказал он громко и тотчас замер, пораженный: перед ним стояла Лена, та самая фатальная красавица Лена, возникшая на какое-то мгновение из душного августовского вечера двадцатилетней давности, и тотчас канувшая туда же.

Здесь, пожалуй, есть смысл прервать ненадолго бредовые видения Павла Саранцева и рассказать эту незначительную историю, не имеющую к нашему повествованию, кстати сказать, никакого отношения.

Произошло это, как уже было сказано, лет двадцать назад. Совсем еще юный Павел Саранцев брел без особой надобности по улице, названной в честь великого пролетарского писателя и у телефонной будки, освещенной мертвенным светом аптечной витрины, увидел вдруг высокую и потрясающе красивую женщину. То, что она именно потрясающе красива, он понял еще издалека, когда черты ее лица еще не были отчетливо видны. «Так не бывает, — успокоил он себя, — таких просто нет».

Подойдя, однако, ближе, понял: бывает. Может, раз в жизни, но бывает. «Господи, взмолился тогда юный и глупый Саранцев, сделай так, чтобы она мне что-нибудь сказала! Хоть что-нибудь. А уж там…» И свершилось. Внимательно глянув на Саранцева своими немыслимо красивыми глазами, женщина сказала: «Молодой человек, можно вас на минуту?» Потеряв дар речи, Саранцев неуклюже повернулся к ней. «У меня к вам просьба, — женщина ободряюще улыбнулась. — Если, конечно, вас не затруднит».

«Да что вы, — сдавленно просипел Саранцев. Звук с трудом протиснулся сквозь сдавленное спазмом горло. — Конечно нет. То есть, в смысле не затруднит».

«Вот тут записан телефон, — она протянула ему наспех выдранный клочок из записной книжки. — Будьте добры, позвоните, пожалуйста. Очень неудобно об этом просить, но… В общем, если будет мужской голос, сразу передайте трубку мне. А если женский… попросите позвать Игоря. Запомнили? И-го-ря».

«А если спросят, кто его спрашивает, что сказать? Сослуживец?» — подал голос Саранцев да еще с какой-то гадкой развязностью, эдаким понимающим смешком.

«Да, — рассеянно ответила женщина и тотчас испуганно спохватилась: — то есть нет, конечно! Ни в коем случае! Они же работают вместе, чуть не забыла. Скажите просто: товарищ. Допустим, школьный.»

«Не одноклассники. Значит, вот вам двухкопеечная. Только, пожалуйста, побыстрее, поздно уже».

«Никакого Игоря нет дома! — твердил про себя Саранцев, набирая номер и надеясь, что провидение и на сей раз не подведет. — Уехал Игорь в Нарьян-Мар на восемьдесят пять лет».

Трубку взяла женщина.

«Алло! Извините, что поздно, — произнес Саранцев солидно и вальяжно. Позовите, пожалуйста, Игоря».

«Игоря?.. А кто его спрашивает?»

«Школьный товарищ», — высокомерно ответил Саранцев.

«А, простите, кто именно?»