И жизнь, и слезы, и любовь

Те полгода я худо-бедно продержалась. Даже приняла вместе с Сеней участие в передаче Арины Шараповой. Вырваться в Москву тем более было непросто, но я это сделала! Не буду подробно рассказывать о том, к каким ухищрениям мне пришлось прибегнуть, чтобы добраться до парикмахера — покрасить волосы, привести в порядок прическу и оплатить его услуги…

А жизнь продолжалась своим чередом. Нужно было готовить детей к школе. Мы нашли им деревенскую учительницу, которая занималась с Аней, Тёмой и Татьяниными детьми, рисовала с ними, читала, писала. Стоили ее услуги смехотворно мало. Все-таки в деревенской жизни определенно есть свои преимущества. В те дни, когда у меня случались редкие выступления, с моими малышами иногда оставалась сестра Татьяны.

Жизнь вошла в какое-то новое тихое русло. По крайней мере, я была готова тогда принять все так, как оно есть. Многие тогда мне говорили:

— Лера, увидишь: все переменится. Ты еще будешь с улыбкой вспоминать это время.

Я им не верила. Собственно, все было не так плохо: дети, крыша над головой, занятость, какие-то заработки… Но в возможность серьезных перемен к лучшему мне не верилось. Я не смела и думать о них. Нас с Аней, Тёмой и Сеней никто не бил, не унижал, не истязал. Те, кто через такое прошел, подтвердит: спокойствие само по себе дорогого стоит.

Последнее возвращение

Меня подстерегал новый улар, пришедший с совершенно неожиданной стороны.

Я отработала очередной заказной концерт и уже по дороге домой поняла: мой репертуар безнадежно устарел, просто протух. Завтра меня вовсе перестанут приглашать. Надо было создать нечто новое. Как? В подобной ситуации заниматься еще и работой у меня не было никакой ни физической, ни материальной возможности. Кроме того, я не имела на это никаких юридических прав.

К тому времени тяжба превратилась в мучительнейшее, беспросветное топтание на месте. И не только для меня. Детей пришлось бы разделить, как и пришлось бы поделить дом в Крёкшино. Молодая женщина-адвокат, которая представляла мои интересы, стала срываться. Она мне жаловалась:

— Я больше не могу, ей-богу, я повешусь. У меня нет сил больше общаться с Шуйским. Не могу ни видеть, ни слышать его…

Бедная женщина! Вот кто меня хорошо понимал. Через два года она умерла от рака.

В тот момент, поставив Шуйскому массу условий, главным из которых была моя физическая неприкосновенность, я приняла решение вернуться домой. На сей раз никаких иллюзий насчет своего супруга я не питала, решение принималось совершенно сознательно. Аня должна была идти в первый класс. К окончательному разрыву нужно было как следует подготовиться.

* * *

Август 1999 года. Мало-помалу отец многодетного семейства начал привыкать к тому, что жена и дети рядом, а следовательно, он снова хозяин положения.

Шуйский почти перестал поднимать на меня руку, но, несмотря на это, мало что изменилось в наших отношениях. Страх не отпускал, каждую минуту я ждала чего-то ужасного. Скандалы, выяснения отношений были теми же, что и раньше. Точно так же, как и прежде, он кидался на меня в ярости, только теперь часто кулаки его останавливались перед моим лицом, не нанося удара. Теперь даже было еще страшнее, потому что пугала неизвестность — ударит или нет.

День рождения моемо сына Тёмы совпал с днем рождения «хозяина» нашей жизни, Великого и Ужасного. Супруг решил отметить это событие на широкую ногу — снял ресторан, пригласил гостей.

Праздник напоминал поминки. Присутствие Шуйского никогда не способствовало веселью. Произносились скромные тосты, и гости, понурив головы, сидели, уткнувшись в свои тарелки. Очень быстро все стали расходиться. Впервые на нашем так называемом семейном празднике присутствовала родная сестра Шуйского Татьяна, которая приехала из Иркутска. Не знаю почему, но они не общались друг с другом много лет. Наверное, чем-то она ему не угодила. Вернее, Таня пыталась найти подход к брату: звонила, проявляла всяческое внимание. Когда мы приезжали в Иркутск к его маме, Таня всегда гостеприимно встречала нас, но Шуйский проходил мимо нее, не отвечая даже на приветствие.

Так вот. Лед тронулся, в их отношениях наметилось потепление. Таня впервые приехала к нам в гости. Потом она, конечно, пожалела об этом непродуманном решении. Началось все с того, что Шуйский дал сестре понять: она полное ничтожество, а «великий» брат приблизил ее к высшему обществу, которое, кстати сказать, Таню нисколько не интересовало. Еще на самом празднике он метал на нее взгляды-молнии: что-то его сильно раздражало. Но что? Никто не мог понять.

На следующий день решили продолжить празднование дома в тесном семейном кругу: мы с Шуйским, трое наших детей, няня, работавшая у нас в тот период, наша любимая няня Маша, которая уже с нами не жила, но часто навещала, и сестра Таня. Накрыли праздничный стол, разлили по бокалам французское красное вино, произнесли первый тост. И вдруг наш счастливый именинник задает своей сестре вопрос:

— Кто рыбу чистил?

Она отвечает:

— Маша.

Он:

— Я сказал, чтобы ты это сделала.

Она:

— Я не могла почистить, потому что палец болит.