И звуки, и краски

Беско покачал головой. Все внутри него ломалось и крушилось. Все, чему учили, все о чем кричали, говорили, пели, на каждом углу, ежечасно, ежеминутно, всю его жизнь… Вот он лежит на тюремных нарах рядом с врагом Режима, которому осталось жить меньше суток, и отчаянно сочувствует ему. Кажется, и жизни не пожалел, чтобы сделать то, о чем мечтал Гойко Гон.

— …Хотя бы нож… Это странно, но мне кажется, что самое прекрасное — это убивать. Всю свою жизнь я доказывал, что человек — самое прекрасное творение Кратоса, а сейчас я хочу только одного — убивать, убивать и убивать.

Гойко рывком крутнулся на нарах и лег ничком.

— Гон… Побереги энергию. Она пригодится завтра, — заговорил Нурко.

— Во-первых, уже сегодня, — спокойно ответил Гон, — а во-вторых, на кой те ляд энергия? В каменоломнях бут ворочать?

— Мы должны уйти достойно.

— Э-э-э… слова, — махнул рукой Гон.

— Не скажи… — возразил Нурко. — Какая радость будет им, когда ты коленями прослабнешь!

— Оружие есть, — неожиданно для себя сказал Беско.

* * *

— Ну, отходняк! Навались на праздничные! Или тоже есть не будете? Так нам больше достанется!

Рыжеволосый с торчащими ушами тюремщик, деревенщина. Ему все нравится пока: работа не тяжелая, кормят, поят, одевают, в город к девкам пускают! Чем не жизнь? И эти, которых велено стеречь, кормить, водить на допросы — они тоже ничего в массе. В этой камере трое — отходняк. Так называют тех, кого держат последний день. В последний день положено кормление по норме офицерского состава. Теля-то — он теля и есть. Траву подсунь — траву будет жевать. Дерьмо подсунь — дерьмо сожрет. А тут, вроде, последний праздник желудка…

— Ну, навались! Кто у вас будет получать?

Рыжий глянул в журнал.

— Гойко Гон! Это тот самый, что песни поет? И за что ж тебя, сердешный?

— Громко пел, — буркнул Гон.

Рыжий радостно загоготал.

— Кто на обычный — подваливай! Молитесь, чтоб до конца дней вам праздничного не видеть! Следующая камера!

Бочковой наваливается на ручку тележки и катит ее к следующей камере, лязгают запоры.

— Не могу! — Витко ставит чашку на нары. — Не могу, не лезет!

Уголовники обмениваются молниеносными взглядами: «Лафа! Опять не ест!»

Гойко Гон качает головой: «Надо!.. Что впереди — неизвестно». Свою порцию он насильно вручил Беско. Теперь именно от него зависит все. Но аппетита нет ни у кого. Осталось около двух часов. К полуночи обычно все бывает кончено: очередную партию двуногих животных загоняют в фургон и увозят на сборный пункт.

Беско видит, с каким усилием Гойко Гон заставляет себя хлебать. Реакция на грядущие испытания у всех одна. Все четверо напряжены. Уголовники чувствуют: что-то происходит, но относят это к тому, что люди живут последние часы. По-своему оба даже деликатны, стараются не встревать в разговоры, говорят вполголоса. Гон, темперамент которого не дает ему возможности сидеть на месте, уже протер дорогу на бетонном полу. Чтобы не мешать — пусть человек побегает, — уголовники забрались на нары.

Сунув щепку в травяной отвар, он рисует на досках нар план побега. От жидкости доски нар темнеют.

Беско кивает и медленно ест.

— Так?

— Ошибка. Это тупик. — Нужно сразу зачеркнуть этот проход и в памяти, и на схеме.

Гон заставляет товарищей нарисовать то же во всех подробностях. Все трое воспроизводят план, срисованный Леном со стены в караульном помещении. Он и сейчас одним глазом там. Через считанные минуты должна произойти смена состава. Караулка на полчаса заполнится гомонящими тюремщиками. В ячейки лягут лучеметы охраны. Новый состав разберет часть лучеметов. В ночной смене их меньше.

За пять дней Беско изучил тюрьму так, как должно быть, не знал ее комендант: от крыши до последних подсобок в подвале. И на крыше обнаружил мощный зенитный пулемет. Они долго обсуждали с Гоном, как передать его беглецам, пока не появилось замечательно простое решение: Беско должен будет опустить зенитку вдоль стены и, разбив стекло, на первом этаже коридора просунуть ствол сквозь решетку.

Во всех этих обсуждениях Гон полностью доверяет Беско. Однако у друзей его не все способности Лена вызывают доверие.

— Если не трудно… понимаешь… но для поднятия духа… чтобы поверили они… Попробуй хоть что-нибудь…

Гойко неопределенно поводит в воздухе руками. Беско соглашается. В караулке уже царит суета. Те, которые «столкнули» смену, стремятся проскочить, пока не повалила толпа. Двери хлопают, пропуская радостно гогочущих счастливцев. В тюрьме неделю выдавали талоны на Вайю Ван — столичную певицу. Во время концерта, говорят, у нее голая спина… «Вся! Досюда вот… Ну! И ногами стрижет, что твоя коза!»

Взгляд Беско прикован к полке, на которой лежат десятка два ручных ножей. Один ползет к краю полки, падает, но не достигает пола. Пролетев до выходной двери замирает в самом верху проема. Вот дверь распахивается, вваливаются сразу двое. Нож перекочевывает в коридор. Некоторое время висит неподвижно, после чего ползет под самым потолком до конца коридора, где двое охранников, навалясь на перила, беседуют, поплевывая на пол.