Я-1 (Клаутрофобическая поэма) (2002 г.)

Весь этот пиздец происходит от того, что уже в 15-16 лет Дулов сочинял охуенные песни, достойные пера U-2, INXS, а то и Питера Гэбриэла, и что немаловажно, был в состоянии надлежащим образомисполнять их со своей командой, названия каковой он так и не дал до тех пор, пока она не развалилась.

Периодически к Дулову приходит Ваня Марковский и приносит ему всё новые и новые варианты текстов песен для бездарных девочек с реальным шармом. Это, в свою очередь, объясняется тем, что писать тексты для Дулова Ваня считает меньшим злом, чем работу на телевидении, хотя я в этом вопросе придерживаюсь прямо противоположной точки зрения. Ваня вынужден работать для того, чтобы кормить свой компьютер, в который чуть не каждую ночь забивает уже свои, не менее гениальные песни, чем Дуловские, Чеховские или мои.

Я работаю в двух программах на ОРТ. В «Русской рулетке» с Валдисом Пельшем и в «Слабом звене» с Марией Киселёвой. С утра до вечера я сочиняю для них вопросы. Например, какой длины был хуй у Достоевского? 22 сантиметра. Неверно! – гневно сверкает глазами Киселёва и железным голосом объявляет правильный ответ – 18!!!

Моя жена Апо собственному опыту знает, что мало какое удовольствие сравнимо с прыжком с парашютом. Если у неё когда-нибудь появятся серьёзные деньги, она грозится тратить их все до копейки на развитие данного вида спорта. Вчера она купила удивительно красивый газовый шланг... Дело в том, что надо подвинуть плиту – иначе не остаётся места для стиральной машины.

Весь этот пиздец происходит оттого, что каждый из нас верит, что в конце концов мы победим. Или большинство из нас. Или некоторые. Или хоть кто-то.

И ещё я хочу, чтобы Чехов починил куклу.

60.

К тому времени я научился попадать сигаретным бычком аккурат в оцинкованную пепельницу на ножке, сидя аж на седьмой ступеньке. Всего их было в пролёте не то десять, не то двенадцать. А ведь когда-то я умудрялся промахиваться, сидя и на второй!

Больше мне было решительно нечем заняться на студии у Серёжи и Саши Дулова. Все ноты для гипотетического «Другого оркестра» были отредактированы и распечатаны. Тексты также были написаны за один из нудных студийных вечеров, но получились на удивление ничего. А за «Новые праздники» Дулов, конечно, приниматься не спешил, потому что, конечно, был, конечно, объективно, конечно, очень, конечно, занят. Так или иначе, для меня хуже нет, чем бездействовать, а получать удовольствие от методичного каждодневного вношения хоть малой лепты в благоустройство собственного быта я органически неспособен, хотя на последнем этапе и в этой области тоже начинают у меня проявляться пугающие меня же таланты.

Мой домашний, точнее сказать, студийный, арест затянулся. Да и мыслимое ли дело! Да я с героина-то слез лишь затем, чтобы искусство моё победило весь этот ублюдочный мир со всей его лживой хуйнёй в лице ООН и борьбой с терроризмом! Слез, чтобы победило моё искусство в целом, а на том этапе «Новые праздники» в частности. А тут – хуй там! Дохлый штиль. Мёртвая точка. Чёрная метка, матка, блядь, жизни (в смысле, правда её)! И я тихо и внутренне зазудел-заскорбел. По мировому, по жизни, как это свойственно даже тем, каковые на четверть. Евреи.

И ведь действительно, какие бы из наших бесконечно многообразных дел не срывались, на то всегда найдутся тысячи своих и самых что ни на есть объективных причин. Говоря откровенно, подобную объективность я в рот ебал и видел в гробу. Но у меня, уж вы мне поверьте, есть объективные причины откровенно не говорить. Поэтому запись очередных песенок «Новых праздников» скоро уж год как буксует, но зато меня взяли в штат программы «Слабое звено».

Так было и тогда. С той разницей, что я не был женат и не работал на постоянной работе. Правда, в течение недель трёх я время от времени мучил текст дуловской песни для певицы Азизы, (той самой, которой в своё время инкриминировали причастность к убийству Игоря Талькова (что, конечно, неправда, но, в принципе, почему бы и нет?)), но дело не шло. К тому времени Азизе было абсолютно наплевать, как на собственные песни, так и, похоже, вообще на свою эстрадную карьеру. Может, тоже тогда на что-то подсела, а, возможно, и естественным путём заебалась.

Однажды, морозным февральским вечером, я собрался идти в паспортный стол. Как сейчас помню, выкурил на дорожку сигаретку, как обычно, попал в пепельницу с седьмой ступеньки, и почесал. Да, так и почесал – «хрум-хрум» себе, мол, по снегу.