— Не говори «гоп» пока не перепрыгнешь! — воскликнул я и сразу же стал давить на него. — В бога я не верю, но зато верю в свою решительность, в свой ум, в свою волю и в свою жестокость.
— Придет время, и ты запоешь по-другому!
По словам он явно не уступал мне в мужестве, но это только на словах — скоро я узнаю, каков он есть на самом деле!
— Я не боюсь своей смерти, а ты?
— Я-то? — переспросил он, а потом ответил с беззаботностью храбреца. — Когда-нибудь она придет.
Мы помолчали, а затем он спросил меня:
— И тебе не жалко людей, погибших из-за тебя?
— Конечно же, нет, — ответил я, — ведь я их никогда не видел и никогда не увижу: они для меня — не живые люди из плоти и крови, а просто абстрактные цифры.
— Кто из вас стрелял по планетам, — поинтересовался он, — ты, командир, или же кто-нибудь другой?
Я решил сказать правду — а почему бы и нет:
— Всегда стрелял исключительно я один.
— Ты убил столько хороших людей! Ты даже не представляешь себе, какая ты сволочь! — снова вышел из себя мой собеседник.
— Не обзывайся! — оборвал его я, а потом попытался успокоить его. — Я согласен с тобой, что многие из погибших от моих выстрелов были лучше и достойнее меня, и я сочувствую им, сострадая вместе с ними, но сейчас такое время, что кому-то надо убивать, а кому-то надо умирать, и никто не знает точно, будет ли он жив завтра — идет война, и каждый из нас делает свое дело, — подвел черту я и с сожалением добавил. — Если бы не было войны, то мы с тобой, возможно, могли бы стать друзьями…
Он задумался, а потом ответил мне гораздо более спокойным голосом:
— Я не хотел войны, мне она не нужна — это все наши правители затеяли.
— Война имеет причины, которые не всегда подвластны правительству, а причины этой войны вообще неподвластны никому и ничему — замени везде всех чиновников, ответственных за принятие государственных решений, на их оппонентов, — и эта война все равно начнется тогда, когда началась, и будет вестись теми же способами, которыми ведется, — обстоятельства диктуют поведение отдельным людям и целым народам, и с этим придется мириться.
— Тебя жалко убивать: ты — не дурак, — вновь после паузы заговорил он, — но ты слишком опасен для нас. Целью нашей атаки на твоих союзников был ты — нам сказали, что вас всех желательно взять в плен, хотя можно и убить, — я говорю тебе все это потому, что, во-первых, по-моему мнению, ты уже все и так понял сам, а во-вторых, тебе от нас все равно никак не уйти.
А еще нам сказали, что если в плен никого взять не удастся, то мы ни в коем случае не должны оставлять никого из вас в живых, ибо все вы слишком опасны для наших планет, — и теперь мы никого из вас в плен брать не будем. У нас выигрышная позиция — согласись со мной, что ты уже, считай, покойник, — у тебя нет шансов выбраться отсюда и, я полагаю, что ты сам догадываешься об этом, но не хочешь поверить в неизбежное.
— Я понимаю тебя, но мы должны сражаться, ибо так мы понимаем наш долг перед нашими Родинами.
— Включи изображение, — предложил мне мой далекий собеседник, — а я включу свое — так мы сможем посмотреть друг другу в глаза.
— Нет, — ответил я ему. — Я не включу — и ты не включай — так нам будет легче стрелять друг в друга.
— Ну, хоть как тебя зовут-то? — помолчав, спросил он.
— Не скажу, и тебе не советую говорить мне свое — так будет лучше всем нам — у того из нас, кто останется в живых, будет меньше терзаний после войны, — ответил я. — Вы номер моего корабля записали?
Эти мои слова насчет номера были намеком на их бессилие — я намекал на то, что вырвусь на свободу и рекомендовал им записать мой номер для того, чтобы они могли узнать меня при следующей встрече, которая, по-моему мнению, вполне может состояться — и это притом, что мои противники уже сейчас считают нас считают меня почти убитым. Также эти мои слова несли в себе скрытую угрозу — еще неизвестно, чем закончится и наша сегодняшняя, и наша будущая встреча, — может быть им, а не мне, суждено навсегда остаться в этом бездонном мире.
— Записали, записали, не беспокойся, — с напряжением в голосе ответил он.
«Конечно же, записали, — думал я, — но не сейчас, а еще тогда, перед атакой на союзников, — иначе как бы они смогли найти нас в этом многомиллионном рое кораблей!»
— Мы тоже ваши номера записали. И ты не обижайся, что я не хочу сказать тебе свое имя.
Имя именем, но номер корабля — это почти то же имя: мы «обменялись» номерами, и между нами возникла какая-то тонкая, едва уловимая связь, которая может привести к неизвестно каким последствиям в будущем.
Рядом с нами бесшумно взорвалась псевдозвезда, и я почувствовал небольшие перегрузки.
— Мы вас не сильно задели? — с иронией осведомился мой собеседник.
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, — отрезал я; наш разговор исчерпал себя, и я завершил его. — Все, я отключаюсь.