'Я'

Я задумался. В такой ситуации нужно вести себя очень деликатно и важно понапрасну случайно не обидеть человека. Я понимал ее состояние: для нее (да и для многих других женщин тоже) я — это воплощенная мечта ее снов, настоящий герой, короче говоря, идеал человека и мужчины.

— А кого ты хочешь — мальчика или девочку? — поинтересовался я, хотя был практически уверен в ответе.

— Кого угодно, но лучше сына, и чтобы он был похож на тебя!

В который раз мир снова и снова удивляет меня!

Я так и думал, что она ответит «сына», ведь дочь была бы очень слабым напоминанием обо мне, а сын — это сын. Я понимал ее, но между нами лежали тысячелетия — я был старше ее по духу, и, кроме того, между нами лежала все углубляющаяся пропасть между человеком и почти Властелином Миров.

Разговаривать нам никто не мешал — мы были одни, быть может, в целом мире одни. Я ответил:

— Но мы же не женаты.

— Это не важно! — воскликнула она, и в глазах ее была мольба и боязнь получить отказ.

— А кто ты? Что в душе твоей, — спросил я ее и ответил сам себе, — я не знаю. Разреши мне посмотреть в твою душу, и тогда я дам тебе ответ.

— Что это такое — посмотреть в душу? — изумилась она

— Я просто увижу тебя всю, — сказал я, — без остатка — все твои мысли и чувства, поверхностные и глубинные, всю твою память от рождения и до сегодняшнего дня — это небольно, незаметно и быстро: доля секунды — и все закончится.

— Я боюсь этого, — ответила она, и, действительно, в ее глазах поселился страх.

— Я часто делал это без согласия исследуемых объектов: и людей, и животных, — ответил я ей, — но со временем, мне кажется, я становлюсь как-то мягче или вернее сказать, деликатнее. Мне и раньше была свойственна душевная чуткость, но путь, который я преодолеваю, вынуждал делать меня те поступки, которые я должен был сделать, хотя они мне и не нравились. Теперь же я снова вернулся к такому состоянию, в котором пребывал и раньше — до начала пути, — теперь я снова стал почти самим собой в духовном плане, завершив виток развития и вернувшись в исходную точку, но на другом, более высоком уровне: теперь мне не нужно принуждать себя, идя против своей природы, и делать то, что я не расположен делать. Мое колоссальное, все возрастающее могущество приглушало чужую боль в моей душе, которую я иногда причинял окружающим, и от этого она казалась мне маленькой и несущественной; теперь же я привык к нему, и эта моя практически беспредельная власть над миром стала частью меня, утратив очарование новизны и силы, а потому и понятия чужой боли и чужих переживаний вновь обрели свое первоначальное значение — то, которое и было им присуще в моем понимании до начала и в самом начале моего пути, и вот видишь, я прошу у тебя твоего согласия, хотя раньше просто заглянул бы в твою душу без твоего разрешения.

— Та-ак, значит, ты увидишь все, именно все, что есть во мне? — уточнила она.

— Да, — подтвердил я, — а дальше я сам сделаю выводы.

— Я не хочу этого! — испугалась она.

Я понимал ее: знать, что все твои мысли и чувства известны другому — это тяжелое испытание, и хорошо, что люди не могут читать мысли друг друга.

— Можно сделать, как обычные люди, — предложил я, — повстречаться, провести некоторое время вместе, чтобы получше узнать друг друга, а потом можно говорить и о ребенке.

— Я согласна, — обрадовалась женщина, — давай!

У меня свой путь, а у нее — свой; мне нет смысла связывать себя обязательствами (духовными и по времени) перед каким бы то ни было человеком, ведь куда выведет меня мой путь, я еще и сам не знаю, а значит, придется сказать ей горькую правду:

— У меня нет на это времени.

Она подняла на меня свои удивленные, готовые вот-вот разрыдаться глаза, и спросила:

— Почему ты не хочешь иметь детей?

— Почему не хочу? — переспросил я ее. —Я уже имею много внебрачных детей, но зачем они мне?

— Понимаешь, — продолжал я развивать свою мысль, — человеку нужны потомки для того, чтобы не прекратился его род, и нужны наследники, которым можно будет передать накопленное богатство; а еще дети нужны как надежда на то, что они будут жить лучше родителей, — и поэтому родители будут считать, что свою жизнь прожили не зря; и, кроме этого, папа с мамой надеются на то, что их потомки превзойдут своих родителей, — а теперь посмотри на меня: я — абсолютный максимум того, что может достичь человек — ни один человек не сможет превзойти меня ни в чем: ни в удаче, ни в делах, ни в талантах, ни в богатстве. Мой род уже не связан с людьми — не с ними я связываю свое будущее, а с другими, сверхъестественными для людей существами, поэтому мне и не нужно, чтобы не прекращался мой род среди людей. Я могу иметь денег больше, чем все остальное человечество, но зачем мне передавать это богатство кому-либо, если я не связываю своей будущее с людьми? Мне не нужна надежда, что мои дети будут жить лучше меня: я — предел, и лучше меня жить уже нельзя; и наконец, никто из моих потомков не сможет превзойти меня ни в чем — так зачем же мне дети?

Она заплакала и отошла от меня.