Но через год Пугачева сама сказала Парфенову, что не прочь сняться во второй части. Тем более там была уже не колхозная тематика, а городская, да и время подходящее — 60-е, пора ее юности. А значит, можно было блеснуть в новой белой шубе, которую ей подарил Киркоров, и спеть любимую песню покойной матери: «Осенние листья».
Но на сцену она возвращаться не торопилась: «Когда я уходила, то объявила, что беру двухлетнюю паузу в концертах, гастролях и так далее. Мне казалось, что два года — это пустяк: я слегка передохну, приведу в порядок мысли, поправлю здоровье, решу бытовые вопросы — и вернусь. Но одно ясно: пока я не готова возвращаться. У меня никогда не было такой жизни, как в этом году. Я спокойна, уравновешенна, забыла о депрессиях, нервотрепках.»
Я научилась прощать практически все.
Газета «Коммерсант» писала: «Из колонок у стенда доносились то “Озеро надежды”, то “Полковник” с “Бессонницей”, завершаемые признанием “свой хрип за пенье выдаю” из “Маленького сонета”. Сообразно предложенному зрелищу, толпа призывала “смотреть на Ее ноги” — интерес публики к творчеству Пугачевой был очевиден.
Пугачева поднялась на подиум. На ней черные лаковые тупоносые с солдатским каблуком боты. В руках — черные остроносые репсовые туфельки со стразо-бриллиантовыми ремешками и каблуком-шпилькой: «В такой обуви вам будут целовать не только ручки, но и ножки», — говорит она. И добавляет: «Я мечтала сделать не только элегантную, но и комфортную обувь».
Сама Пугачева говорила: «Это не прихоть и не блажь, а, если хотите, зов крови. Я выросла среди запахов кожи — мой отец работал в кожевенной промышленности, и я впитала эти ароматы с детства. Понадобились десятилетия, чтобы прийти к тому, что связывает меня с прошлым. Когда в Италии попала на кожевенную фабрику, вдохнула полной грудью, и на меня нахлынули воспоминания, сразу поняла: обувь — это мое.
Я увлечена моделированием своей коллекции, даже собираюсь открыть обувную секцию в магазине на Старом Арбате. Для меня это как песня. Важно подчеркнуть: всем этим я занимаюсь не столько ради денег, сколько во имя собственного удовольствия. Я — плохой бизнесмен и не стыжусь в этом признаться.»
Я всегда говорила: ну уберете вы меня со сцены, я буду книги писать, Запретите книги, буду рисовать, запретите и это, я все равно что-нибудь придумаю, все равно буду жить так, как хочу. С чувством все той же внутренней свободы, И они терпели.
Выступление состоялось 3 мая, и Пугачева заняла не слишком почетное 15-е место. Баллы ей присудили только пять стран: Словения (12), Нидерланды (8), Эстония (7), Австрия (5), Норвегия (1). Правда, нужно сказать, что телефонное голосование было введено только в следующем, 1998 году, ав то время решение принимало жюри каждой страны.
Газеты писали разное — кто-то злорадствовал, кто-то сочувствовал. Но точнее всех сказал музыкальный критик Артемий Троицкий: «Проигрыш обернулся удручающим 15-м местом, но свои программы-минимум все выполнили. Костя Эрнст сделал из Евровидения. хит сезона и поднял рейтинг ОРТ на рекордную высоту. Алла Пугачева прекрасно выглядела, достойно выступила и снискала жалость (любовь по-страдальчески) и сочувствие у десятков миллионов соотечественников как жертва пархатых европеев.»
В целом со временем все сошлись на том, что и сама Пугачева, и ее песня «Примадонна» в формат Евровидения просто не вписывались. Евгений Болдин говорил, что «это фестиваль “ум-ца-ца”» и винил окружение Аллы, уговорившее ее на этот эксперимент. Но Максим Дунаевский пояснял: «На конкурс было прислано более шестидесяти заявок. Большинство композиций сразу же отсеялось из-за жестких требований Оргкомитета Евровидения. В результате осталось около пяти десятков музыкальных “шедевров”. За исключением двух-трех вещей — все серые, неинтересные, на уровне самодеятельности. Исключение составила только Пугачева».
Я не должна нравиться всем, у всех разные вкусы! Быть в одиночке не интересно, должны быть разные группы и певцы! Но выживут только самые интересные, на кого пойдет народ! А я должна следить за творчеством молодежи, мне тоже нужен глоток свежего воздуха!