Мы вошли в один из множества парков, которые я видела по дороге. Людей там было полным-полно. В основном они теснились вокруг странных чаш на ножках, но некоторые сидели на скамейках или просто гуляли.
Родители подвели меня к одной из чаш. Я заглянула в нее. Она была пуста.
– И что теперь? – спросила я.
– Сейчас мы нальем в нее воды, – заявила мама.
Папа пошел к мраморному фонтану в виде нескольких маленьких путто с лейками. Взял глиняный кувшин, которых здесь было навалом, и зачерпнул, казалось бы, обычной воды. Через мгновение он перелил ее в каменную чашу.
Я ожидала каких-нибудь вспышек, фейерверков, внезапной тишины, но я была сильно разочарована. Вода в чаше выглядела точно так же, как в кувшине или фонтане. На ее поверхности отражались только наши лица.
– А теперь чего мы ждем?
– Стража, – пояснила мама.
Я оторвала взгляд от водной глади. Степенным шагом к нам направлялся какой-то старик, одетый в мантию. В этом отношении он напоминал мне святого Петра. Может, он тоже был святым?
Когда он подошел ближе, я заметила, что на его руках были латексные перчатки.
– Здравствуйте, дорогие мои, – поприветствовал он родителей. – Хотите посмотреть на то, что и всегда?
Они кивнули.
Старик взглянул на меня и провел рукой по бороде. Она была короче и не такой спутанной, как борода святого Петра, но все равно впечатляющей. Светло-синее одеяние вздымалось на его довольно большом животе. Я заметила, что к нему был пришит карман, из которого торчала еще одна пара латексных перчаток.
– Вижу, что дочь с вами, значит, вы, наверное, хотите увидеть сына? – убедился он.
– Пожалуйста, – попросил отец.
Я не удержалась. Мне нужно было об этом спросить. Знаю, что это невежливо, но я должна была. Меня сжирало любопытство.
– Зачем вам перчатки?
Родители сурово посмотрели на меня, словно я совершила бестактность.
Но пожилой господин не накричал на меня и не обиделся. Он только добродушно рассмеялся и ответил:
– С такой профессией очень быстро портится кожа. К счастью, смертные изобрели перчатки без талька. Я очень им за это благодарен.
Затем он опустил палец в центр чаши. На воде появились круги. Поначалу едва заметные, они становились все отчетливее. Вода начала бурлить и брызгать, как будто палец старика был раскален докрасна.
Когда он убрал руку, вода успокоилась, но наши лица в ней уже не отражались. Она напоминала экран телевизора – такой же неподвижный и блестящий. Мы увидели в ней моего брата Марека, который шел по улице со своей невестой Натальей. Значит, вот это было окно. Сквозь него можно было заглянуть в земную реальность.
Низко склонившись над водной гладью, я даже услышала, о чем они говорят, и быстро сделала шаг назад. Мне показалось очень неприличным подслушивать, как Марек шепчет Наталье, что любит ее.
Ужас…
Родители могли услышать все, что я когда-то говорила. Любое проклятие, любую ложь. Ой-ой.
Пожилой джентльмен в латексных перчатках кивал, словно читал мои мысли. Или он просто догадался, потому что у меня на лице все написано?
– О, Кароль, смотри, наш Марек купил ей цветы, – восхищенно воскликнула мама, глядя в окно.
Оба склонились над чашей так низко, что я опасалась – еще мгновение, и они коснутся носами поверхности мертвой неподвижной воды. Кто знает, безопасно ли это. Хотя, с другой стороны, страж без колебаний в течение стольких тысячелетий макал туда пальцы.
Да, родители определенно не видели ничего плохого в слежке за нашей жизнью. К счастью, страж выбирал, что им показать. Я шепнула ему:
– Спасибо.
Он весело улыбнулся.
– Если бы я всем все показывал, то в Раю было бы вовсе не так спокойно, – шепотом признался он мне.
Старик откашлялся и теперь повысил голос, чтобы его услышали и мои родители:
– Нельзя слишком часто заглядывать в жизнь смертных – есть риск сделаться от этого зависимыми. Время от времени можно заглядывать, чтобы увидеть, что происходит, но нельзя постоянно следить за близкими.
Мама поморщилась, услышав слово «следить». Кажется, в какой-то мере она воспринимала так то, что они с отцом делали.
Старик пожал плечами и шепнул мне:
– Стараюсь, как могу.
Затем он повернулся и пошел к другой паре, которая выжидающе смотрела на него. По пути к ним он прошел мимо высокого блондина.
Мороний с широкой улыбкой направлялся к нам. На нем был типичный ангельский наряд. Крылья он спрятал, чтобы они ему не мешали. Тем не менее все его узнавали и приветствовали с улыбкой. А он, будто рок-звезда, продирался сквозь толпу, которая расступалась, когда он поднимал руки.
– Ты что, Моисея из себя строишь? – усмехнулась я, когда он подошел ко мне.
– Викуля! – с ужасом воскликнула мама. – Это же ангел!
Я пожала плечами. Ну, ангел, и что? Я теперь должна из-за этого испытывать к нему теплые чувства?
– Госпожа Бьянковская, – он взял маму за руки, – не волнуйтесь. Мы знакомы с… Викулей уже долгое время. Можем позволить себе немного пошутить.
С большим трудом мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица и удержаться от едких комментариев. Никто, кроме мамы, не имел права называть меня «Викуля». Мне не нравилось это уменьшительное от моего имени.