Я, Бабушка, Илико и Илларион

— Положение ребенка весьма серьезное, боюсь, не протянет до утра. Нужно немедленно везти его в больницу на операцию!

— На какую операцию?! — вскочил я с постели.

— Придется вскрыть черепную коробку…

— Только через мой труп! — вскричала бабушка. — Ишь ты, «вскрыть черепную коробку»! Это тебе не тыква. Да что ты понимаешь в болезнях? Мальчик здоров, как бык, а он — «в больницу»! Вставай, сынок, вставай, а то и впрямь он загонит тебя в могилу!

— Ну, вот и отлично! Здоров, говорите? Дай бог и впредь всем вам здоровья! — сказал с улыбкой врач и опрокинул в рот стакан.

— А закусить? — сказал Илларион и подал ему грушу.

Врач аппетитно, с хрустом откусил грушу, потрепал меня по щеке, простился со всеми и, направляясь к выходу, сказал:

— А такого здорового мальчишки действительно во всей деревне не найдешь.

Потом он вскочил на коня, помахал рукой и ускакал…

Охота

Спустя неделю после моего чудесного исцеления к нам во двор зашел Илларион. Он прилег на траву под грушевым деревом, закурил самокрутку и, сладко потягиваясь, спросил:

— Ну, что, собачник, перенес операцию?

— Вам всем, конечно, начхать, а я чуть было не погиб!

— Скажи, пожалуйста! «Погиб»! А какая тебе грозила опасность? Ну, вскрыли бы твой паршивый череп и тут же бы и захлопнули. Чего копаться-то в пустоте?

— Ладно, ладно… «В пустоте»… Зато ты да твой дружок Илико — ума палата!

Помолчали.

— Что это твоей собаки не видать? — спросил Илларион, и в тот же миг, словно в ответ на его слова, раздался отчаянный собачий визг.

— Убью скотину, убью! Пропади ты пропадом, Зурукела-негодник, вместе со своей собакой! И где ты ее откопал, эту безродную тварь?! Слыханное ли дело! Сперва таскала яйца из-под наседки, а теперь принялась за цыплят! — По тропинке между изгородями, громко голося и размахивая палкой, ковыляла соседка Ефросинэ. Перед ней, жалобно скуля и волоча заднюю ногу, бежал мой бедный Мурада.

— Держи его! — вопил из своего двора муж Ефросинэ. 

— Да что ты раскричалась, баба! Что случилось?! — выскочила из дома бабушка. — Это кто же, по-твоему, безродная тварь? Наш Мурада? Да он, если хочешь знать, породистее твоего мужа и всей вашей родни!.. Проваливай лучше, пока не поздно! Безродный… Да я за него с двух доек сыр отдала мельнику Симону!

Ефросинэ, которая больше всего на свете боялась бабушки, тотчас же повернула обратно, а Мурада с видом оскорбленного достоинства прилег у моих ног. Не сводя глаз с удалявшейся Ефросинэ, он жалобно повизгивал. Как только женщина скрылась за поворотом, собака умолкла.

— Здравствуй, Мурада! — поздоровался с собакой Илларион.

«Здравствуй!» — ответил про себя Мурада и приветливо вильнул хвостом.

— Ах ты, лисья порода! — улыбнулся Илларион, доставая изо рта собаки цыплячий пух. — За что тебя пробрали?

«А бог их знает, — проговорил про себя Мурада, — оставляют без присмотра цыплят на улице, а потом еще обижаются…»

— Крепко досталось тебе?

«Порядком», — ответил про себя Мурада и взглянул на ушибленную ногу.

— Не огорчайся, пройдет…

«Да не так уж и больно, как хотелось бы Ефросинэ», — улыбнулся Мурада, тряхнул ушами и стал лизать Иллариону руку.

— Что с его мордой? — спросил меня Илларион.

— Обжегся, дурак. Вчера вздумалось ему стащить со сковороды мчади, вот и угодил носом в огонь…

— Это правда, Мурада?

«Эх, на сей раз не повезло, поторопился малость», — вздохнул Мурада и облизнулся.

— Да ты, брат, не собака, а настоящее сокровище! — произнес с уважением Илларион. — Вот этот собачник, гляди, какой верзила вымахал, а все на бабушкиной шее сидит, а ты уже сам о себе заботишься. Молодец! Однако воровать все же нельзя, это ты учти! Краденый кусок впрок не идет. Вот хоть возьми нашего завскладом Датико, — близок его смертный час. А какой ненасытный был, все ему мало. Теперь вот валяется в постели, как списанный товар. Слышишь?

«Слышать-то слышу, да что с того? Все воруют, а я что, божий агнец? В конце концов я обыкновенный пес», — возразил про себя Мурада.

— Ладно, иди к себе и не вздумай убегать со двора, не то поколочу, сукин ты сын! — сказал я и легонько пнул собаку ногой. «He ругайся!» — огрызнулся Мурада и, поджав хвост, побрел восвояси.

Илларион скрутил самокрутку, затянулся и сказал:

— Утром обошел я колхозные поля, побеги сои сплошь обглоданы, не иначе, как зайцы шалят… Следы видел… Не мешало бы пройтись завтра утром с ружьем…

— Знаю я твоих зайцев! Прошлый раз ты тоже потащил меня, а заячьи следы оказались козьими.

— А сейчас, говорю тебе, — заячьи! Кроме того, помет заячий!

— Ну ладно, пойдем. Смотри только, как бы заячий помет тоже не оказался козьим!

— Не учи меня, сопляк! Приготовь-ка к утру ружье да захвати своего глупого пса, авось пригодится… — сказал Илларион, нахлобучил мне по самый нос фуражку и ушел.

На другое утро, чуть свет, мы пробирались сквозь высокую — по колено — росистую траву. Впереди шагал Илларион, за ним — я, за мной трусил весь мокрый, облепленный репьем Мурада.

— Вот это собака! — насмехался Илларион. — Никак за зайцев нас принимает — по следу идет. Скажи ей, пусть бежит вперед!

— Марш вперед! — приказал я собаке.

Мурада послушно сел.