Я, Бабушка, Илико и Илларион

— Нужно выпросить у него пуда три вина, — знаешь ведь, вино у Иллариона лучшее в селе.

— Лучше выпроси у бабушки, она не откажет.

— Благодарю покорно! Мне вино нужно, а не уксус. Я не огурцы мариновать собираюсь.

— Так и передам бабушке.

— Передашь, зашью тогда тебе этот рот, что растянул до самых ушей, — и делу конец! Лучше делай, что говорю. Иди к Иллариону и попроси — пусть продаст или одолжит вино. Он уважает тебя, не откажет…

— Кому нужно вино? Тебе? Вот ты сам и проси…

— Зурико, дорогой мой, милый, без ножа меня зарезать хочешь? Сделай одолжение, выполни мою просьбу, ведь он после той телеграммы меня на выстрел к себе не подпускает… А если он откажет, тогда…

— Что тогда?

— Тогда… Тогда ты должен пометить кувшин, в котором он хранит цоликаури (сорт вина). И я выкину с ним такой фокус, что вся деревня говорить будет.

— Какой фокус?

— А вот какой: вино из помеченного кувшина Иллариона в полночь перекочует в мой кувшин. Понял?

— Да ты с ума спятил, Илико!

— Не ори, болван! Забыл, чей табак куришь?

— Подумаешь! От твоего табака того и гляди чахотку наживешь!

— Ну, ладно, лучше поговорим о деле. Десять пригоршней табака, и ты — могила. Идет?

— Сейчас же дашь?

— Ну, конечно.

— Ладно, иди домой, я сам приду к тебе с ответом.

— Ну, смотри!

— До свидания!

Илико поцеловал меня в лоб, потрепал по щеке и, просверлив меня единственным глазом, проникновенно сказал:

— Слышь, Зурикела: изменить Илико Чигогидзе — все равно что изменить родине. Не забывай об этом…

— За кого ты меня принимаешь? — обиделся я.

Успокоенный Илико бодро зашагал домой, а я отправился к Иллариону. Солнце щедро подрумянивало рассыпанные по всему балкону сушеные яблоки. Сам Илларион полулежал на разостланной под липой козьей шкуре и очень старательно читал газету недельной давности. В нашем селе вообще не существует сегодняшней, вчерашней и позавчерашней газеты, все газеты недельной давности.

— Здравствуй, Илларион!

— Зурикеле привет!.. Что нужно было чуть свет этому кривому черту?

— Просто так зашел.

— Все же что говорит этот разгильдяй?

— Вина, говорит, хочу. Пойди, говорит, к Иллариону, пусть, говорит, одолжит или продаст три пуда.

— А стрихнина он не хочет?

— Нет, вина, говорит, хочу.

— Такого вина, какое можно на этого сумасброда расходовать, у меня нет!

— Жалко его, дай!

— А он нас пожалел, когда подсунул наперченный табак? А про телеграмму ты забыл?

— Это правда!

— Ну и не уговаривай меня!

— Знаешь, что он сказал!

— Hy?!

— Если, говорит, Илларион откажет, ты, говорит, пометь кувшин с лучшим вином, а я, говорит, его в полночь опустошу в два счета…

— Ах, вот как?! Ну, Зурикела, теперь мне нужна твоя помощь! За мной, знаешь ведь, не пропадет!..

Вечером я сидел у Илико и отчаянно торговался:

— На тебе две пригоршни табаку и больше не проси!

— Что такое! Выходит, даром я кувшин помечал?

— Ну, черт с тобой, бери четыре!

— Десять!

— Четыре!

— Десять!

— Сдохнешь, дурак! Пожалей свои легкие!

— Это не твоя забота! Гони табак.

— Пять!

— Или давай все десять, или я сейчас же иду к Иллариону и выкладываю ему все!.. До свидания!

— На, на, чтоб лопнуло твое ненасытное брюхо, мерзавец! — Илико в сердцах высыпал передо мною десять пригоршней золотистого табака и добавил: — Только решено: ночью пойдешь со мной и поможешь!

В полночь я и Илико лежали под выломанным забором у марани (помещение для хранения вина) Иллариона в мокрой от росы траве.

— Апчхи!.. Апчхи!.. Апчхи!.. — чихнул я три раза подряд.

— Чтоб ты не вырос больше, холера тебе в бок! Верзила, не можешь справиться с собственным носом! — рассердился Илико и дал мне сильного тумака.

— Вон тот кувшин… тридцатипудовый, видишь, палка воткнута, — шепнул я Илико. Илико просунулся в проделанную в заборе дыру и по-пластунски пополз к кувшину. Я запихал бурдюк за пазуху и последовал за ним.

— Ну, начнем! — шепотом приказал Илико и протянул мне мотыгу.

Работали быстро и бесшумно. Спустя пятнадцать минут показалась крышка кувшина.

— Открывай! — сказал Илико и приготовил бурдюк.

Горло кувшина было так велико, что мы вдвоем пролезли бы внутрь. Я с трудом приподнял крышку, Илико быстро нагнулся, всунул голову в кувшин и вдруг зарычал:

— Что это? Кувшин пустой!!!

— Ну, что ты, Илико, он полный, ты глубже посмотри!

Илико залез в кувшин почти по самые плечи.

— Держи воров! Ух вы, мошенники! — заорал вдруг Илларион, соскакивая с дерева. — Ни с места, стрелять буду!

— Спасайся, — гаркнул я, хватая Илико за ноги. Тот в испуге рванулся и… провалился в кувшин. Илларион схватил меня,

— Ты кто? Говори, не то прикончу на месте!

— Это я, Илларион! Не убивай меня! — взмолился я дрожащим голосом.

— А где второй?

— Не знаю!

— Говори, не то прикончу!

— Не знаю дядя Илларион!

— Кто он?!

— Не знаю!

— Как ты не знаешь, вы же вместе были!

— Не знаю!

— Сейчас же закрой этот кувшин, пока я из тебя душу не вытряс, а потом я с тобой еще поговорю! — сказал Илларион и закатил мне такую оплеуху, что вместо предусмотренного по плану хныканья у меня вырвался отчаянный вопль.