«Я — Бейрут...»

За день до уничтожения здания под флагом ГДР израильские террористы в очередной раз обстреляли район посольства СССР. И вот я держу в руках часть снаряда, разорвавшегося на советской территории — на территории нашего посольства. Американская маркировка... Надпись по-английски. Калибр — 155 миллиметров. Выпущен из американской тяжелой гаубицы... Итак, израильские террористы — американским снарядом из американского орудия... по советскому посольству. Но напрасно в Вашингтоне и Тель-Авиве думают, что распоясавшимся сионистским гангстерам все без конца будет сходить с рук.

Я пишу эти строки в шестом часу вечера в среду, 23 июня 1982 года. Только что начался очередной налет израильской авиации на Западный Бейрут. Километрах в двух от корпункта «Известий» то и дело встают столбы дыма и земли, выброшенной взрывами. Многие здания горят. С воем несутся санитарные машины. Который это уже по счету разбойный налет?

Страшно проезжать сегодня по бейрутским улицам, лежащим в обгорелых развалинах. Страшно заходить в палаты госпиталей, переполненных искалеченными ливанцами и палестинцами, в основном стариками, женщинами и детьми. Страшно видеть на городских кладбищах все новые и новые ряды свежих могил. Страшно!

И все же защитники города полны решимости сражаться.

В Советский культурный центр пришла при мне группа бойцов. Командир попросил показать им какой-нибудь советский фильм о Великой Отечественной войне. И надо было видеть, как смотрели бойцы советский фильм «Бессмертный гарнизон» — о героических защитниках Брестской крепости. Когда они после фильма выходили из кинозала СКЦ, лица их были суровы, но сколько чувства было в их крепких рукопожатиях!

А на следующий день в СКЦ пришла еще одна группа — те, кому не удалось посмотреть «Бессмертный гарнизон» накануне. И опять на экране шли героические кадры, и опять бойцы смотрели волнующий фильм о событиях, которые происходили в июне 1941 года — ровно 41 год назад.

— Это фильм о нас,— сказал мне потом боец, молоденький паренек лет семнадцати.— Бейрут — это наш Брест.

И было видно, что он давно все решил уже — прежде всего для самого себя: если понадобится—умрет, но с оружием в руках, уничтожив при этом как можно больше врагов. И это — не фанатизм, это уверенность в правоте дела, за которое стоит заплатить своей только что еще начинающейся жизнью.

25.6.82

...Пять часов утра. Проснулся без будильника. От тишины. Всю ночь не смолкала артиллерийская канонада. Израильские снаряды рвались гдето близко в нашем районе. Метрах в трехстах? В пятистах? Но я рассчитал, что дом, в котором находится корпункт «Известий», защищен от них многоэтажными зданиями. Достать могут лишь мины или авиабомбы. Но до минометных обстрелов еще дело не дошло, а авиабомбы...

Во всяком случае, я большей частью нахожусь в помещении корпункта и ночую здесь, невольно поднимая тем самым моральный дух хозяина нашего дома и всех жильцов, к которым сюда нахлынули толпы родственников — беженцев из оккупированных израильтянами районов Ливана. Когда становится особенно «жарко», спускаюсь на первый этаж — в подъезд, где возле входа в подвальное помещение собираются мужчины- соседи.

— Шу? (Что это такое?) Кифак? (Как дела?)— каждый раз спрашивает меня толстяк хозяин с тревожным лицом и перепуганными угольными глазами.

— Маш эль-халь! (Все в порядке!) — бодро отвечаю я, и мои соседи улыбаются.

В нашем подвале, набитом женщинами и детьми, для меня, как говорит хозяин, всегда найдется место на тюфяке, чашечка хорошего кофе и кусок свежей домашней лепешки. Мои соседи считают, что пока «русский» остается в доме, все здесь будет нормально. И я не хочу предавать их надежд и остаюсь в корпункте.

А по утрам — в 5 часов — мчусь на своем «пежо-504» в региональный центр агентства печати «Новости» (РИЦ АПН), где ждет меня инженер- радист Сергей Кукушкин. Он обеспечивает нашу последнюю связь с Москвой — телекс.

— Что же это вы, Евгений Анатольевич?— каждый раз, когда бы я ни приехал, укоряет меня Сережа.— Запаздываете сегодня...

А ведь я приезжаю около пяти часов утра! В это время после ночной канонады обычно наступает некоторое затишье. Мы садимся у телекса — одни на весь РИЦ!— и Сергей начинает под мою диктовку пуншировать телексную ленту — очередной материал для «Известий» из осажденного агрессорами Западного Бейрута. Когда снаряды рвутся от нас слишком уж близко и здание сотрясается, словно карточный домик, мы оба делаем вид, что бьют не по нам, а от нас — батареи защитников города, хотя отлично знаем, что происходит. Впрочем, иногда все-таки приходится прерывать работу и спускаться в подвал, где мы сидим на много-килограммовых пачках бумаги, приготовленных для издания журналов и бюллетеней АПН, дожидаемся, пока обстрел будет не столь интенсивным.

— Боишься?— спросил я как-то Сережу.

— Нет!—сразу ответил он, потом добавил:— Вообще—боюсь, а этих сволочей и их снарядов — нет! Работал и буду работать им назло!