Я Береза, как слышите меня

Карцер, по мнению гитлеровцев, наверное, самое подходящее место для человека, находящегося между жизнью и смертью. Все, что делали со мной нацисты, было в их духе. Они не пытали меня, не истязали, волею случая попавшую в их лапы. Нет, они просто бросили меня в этот сырой бетонный каземат, бросили на произвол судьбы без элементарной медицинской помощи. Они не убили меня сразу, а с изуитской жестокостью дали возможность умирать самой — медленно и мучительно. Но на пути смерти встала человеческая солидарность. В тот же день, когда меня упрятали в карцер, в лагере началась настоящая битва за жизнь русской летчицы, битва, в которую включились десятки, сотни людей доброй воли, представляющих в Кюстринском лагере самые разные национальности. Человеческая солидарность!

К тому времени в лагере действовала крепкая, глубоко законспирированная подпольная организация сопротивления. Подпольщики вели широкую агитационную работу среди заключенных, доносили до них правду о положении на фронтах, организовывали акты саботажа, разоблачали предателей, поддерживали больных и раненых.

С первой минуты своего появления в лагере я, сама того не подозревая, попала в поле зрения организации, одним из руководителей которой был доктор Синяков — "русский доктор". Врача Синякова, естественно, в первую очередь волновало мое медицинское состояние. Для опытного врача даже беглого взгляда во время транспортировки было достаточно, чтобы убедиться в том, что летчица находится в тяжелейшем состоянии. Если не оказать немедленную помощь, то...

Подпольный комитет поручил доктору Синякову и профессору Белградского университета Павле Трпинацу добиваться от администрации лагеря разрешения на лечение раненой пленной. И вот Синяков в лагерной канцелярии стоит перед комендантом. Если посмотреть на доктора со стороны, то почти невозможно было предположить силу, энергию и твердость, какими он в действительности обладал. Невысок ростом, истощен, медлителен в движениях, копна полуседых, непокорных волос. Говорит по-немецки неторопливо. Но в каждом слове — металл, уверенность в своей правоте.

— В лагерь поступила израненная русская летчица...

— Ну и что же? — произнес фашист. — Каждый день к нам прибывают новые партии заключенных. Рейху нужна рабочая сила...

— Она не как все, она искалечена и в ожогах... Десять дней ей не оказывается медицинская помощь.

— У нас не госпиталь...

— Я требую от имени всех пленных лагеря, чтобы меня и доктора Трпинаца допустили к раненой...

— Требуете? — гестаповец побагровел. — Да только за одно это слово я могу тебя просто...

Да, здесь в лагере, все было просто... Смерть каждый день выкликала из рядов заключенных очередную жертву. Непослушание пуля, отказ от работы — пуля. Любой охранник — судья. Здесь — все просто, как в каменном веке. Это все знал Синяков, но он все так же прямо смотрел в бешеные глаза гитлеровца. От ярости нациста доктора защищали руки. Да, искусные, сильные, умелые руки хирурга...

Когда с одним из этапов Георгий Федорович поступил в Кюстринский лагерь, его назначили хирургом и тут же приказали сделать операцию на желудке. На эту первую операцию русского доктора пришли все лагерные немцы во главе с доктором Кошелем. Кошель привел своих врачей, а заодно французских, английских и югославских специалистов из заключенных. Пусть, мол, убедятся, что за медики у этих русских.

Принесли больного. У ассистентов Георгия Федоровича от волнения дрожали руки. Кто-то из фашистов громко утверждал, что самый лучший врач из России не выше немецкого санитара. А доктор Синяков, еле держась на ногах, бледный, босой, оборванный делал резекцию желудка. Движения его были точными, уверенными, и присутствующие поняли, что в экзамене этому хирургу нужды нет.

После операции, блестяще проведенной Георгием Федоровичем, немцы ушли. Остались французы, англичане и югославы. Они стоя приветствовали эту первую победу в плену русского доктора.

— Вам только надо лучше выглядеть, коллега. Надо иметь хороший вид, заметил югослав Брук.

— Товарищ... — сказал единственное слово, которое знал по-русски, Павле Трпинац и пожал Синякову руку.

Трпинац, как агитатор, стал рассказывать в лагере о русском докторе. Из всех блоков потянулись к Синяку за исцелением: он воскрешает из мертвых! И Георгий Федорович лечил прободные язвы, плевриты, остеомиелиты. Делал операции по поводу рака, щитовидной железы. Каждый день по пять операций и более пятидесяти перевязок! Доктор страшно уставал, но сознание того, что в бараках ревира лежит более полутора тысяч раненых и больных, не давало ему покоя.