Я Береза, как слышите меня

— Позвольте, так мы ведь здесь дотемна провозимся. А в темноте нам крышка.

— До темна не до темна — а в таком состоянии я не имею права бросить технику.

— Ну, знаете ли...

Однако, посмотрев мне в лицо, "пассажир" понял, что от своего решения я не отступлюсь и принял из моих рук трос.

С величайшим трудом мы подтащили самолет хвостом вперед, к лесу. Осмотрела его. Все-таки изрядно "фрицы" покалечили мой У-2. Пробоины не в счет. Главное, отбита лопасть винта, нет одного цилиндра мотора и пробиты масляный и бензиновый баки. Как еще не загорелся!...

Наконец, закрепили машину, привязав к стволам деревьев, замаскировали ветками. Вдвоем управились быстро. И, забрав документы, прикинув по карте нужное направление, мы углубились в степь. Шли, по колено проваливаясь в снег. Ох, и тяжкий это был ночной путь. Шли час, другой, третий...

С небес, как из разорванного мешка, повалила без конца снежная вата. Временами казалось, что кто-то задался целью укрыть землю солидно, добротно. Идти становилось все труднее и труднее. Но самое страшное, что с усталостью приходило безразличие... Я низко опустила голову, пряча от надоедливых острых снежинок лицо, которые только и напоминали о реальности. "А может быть, это все-таки сон? — лезли назойливые мысли. — Ведь слышу же я дробный стук отбойных молотков, глухие крики проходчиков в тоннеле, шутки подруг по бригаде. Вот Тося Островская что-то шепчет мне на ухо. Но я не разберу. Тогда Тося начинает меня трясти за плечи. Нет, я не понимаю, что она от меня хочет. И почему в тоннеле снег?.. Он так нежно щекочет щеки, так тепло укутывает руки. Мне совсем не хочется освобождаться из его уютных объятий. И опять Тося трясет за плечо... Впрочем, это совсем не подруга, у нее не может быть такого мужского баса... " Я с великим трудом приоткрываю веки.

— Как тебя зовут?

— Анна.

— Встать нужно, товарищ Анна, встать и непременно идти. — Теперь я отчетливо различаю слова. — Так ведь и замерзнуть недолго...

Но сил у меня не осталось ни на шаг, и я села опять в сугроб.

— Дальше не пойду. Идите один...

— Вставай, Анна, вставай, — тормошил меня генерал. — Заснешь и замерзнешь.

— Да, да, да, нужно идти, — машинально ответила я. Наконец, я поняла, где сон, а где явь. — Я сейчас, я обязательно встану...

Разум знает, что нужно делать, но ноги отказываются ему повиноваться. Где взять силы, чтобы подняться, чтобы снова идти в негостеприимной, заснеженной степи?... Нужно только подняться. Он протянул мне руку: я пошла, я сумела перебороть смертельную усталость... Первые метры я держалась за артиллериста, но с каждым шагом чувствовала себя все увереннее и увереннее. Мертвая точка осталась позади, я обрела второе дыхание. И уже не таким зловещим казалось завывание ветра, уже не пугала бездонная темнота.

... К утру, с обмороженными лицами и руками, мы наткнулись на наших бойцов. Ими оказались артиллеристы той части, в которую мы летели с командующим артиллерии фронта И.М.Жуком. Нас ввели в дом, где жарко топилась железная печь, а по всему полу спали бойцы. Я, как присела у порога, так и заснула. Утром связисты сообщили в эскадрилью о моем местонахождении и о том, что самолет и мотор нуждаются в серьезном ремонте.

Вскоре ко мне прилетел летчик Спирин, привез механика Дронова, а вторым рейсом — все необходимое для ремонта мотора и самолета.

Целый день потребовался, чтобы отыскать самолет в неизвестном лесу и прибуксировать его лошадью к населенному пункту. К счастью, помогло большое пятно на снегу от вытекшего масла.

Константин Александрович долго ругался, осматривая израненную машину. Посылал тысячу чертей в адрес немецких летчиков, самого Гитлера, обещал фюреру осиновый кол в могилу. Но дело делал: быстро соорудил подобие палатки над мотором — защитил себя от ветра — и снял для удобства в работе перчатки.

Я стала ему помогать.

— Ну куда вы, товарищ командир, с таким обмороженным лицом к мотору? Испугается — не заведется, — шутил мой механик.

Да, лицо у меня было действительно страшное. Почернело все. Я смазала его жиром, надела сверху кротовью маску. Такие маски выдавали всем летчикам, но мы не любили их носить — меховая шкурка на подкладке с прорезями для глаз и рта, — как на карнавале.

Чтобы отослать меня погреться, Дронов выдумывал разные уловки, но потом смирился, и дело у нас пошло быстрее.

Удивительный народ авиационные механики! Как правило, это большие мастера своего дела, или, как сейчас говорят, мастера золотые руки. Они могут ни спать, ни есть, пока самолет не будет в полной готовности, а потом, сдав его летчику для полета, не уйдут с аэродрома и терпеливо будут ждать его возвращения.