Я Береза, как слышите меня

- О, я не сержусь, детка! Мы уважаем сильных, - и, помолчав, добавил: Твое слово - и завтра будешь в лучшем госпитале Берлина. А послезавтра о тебе заговорят все газеты рейха. Ну?..

- Эх, звери! Человек, можно сказать, при смерти, а у вас только одно на уме, - послышался звонкий голос Юли.

- Молчать, русская свинья! - взорвался эсэсовец.

- Сам ты свинья. Немецкая!

- Сгною! - завопил гитлеровец и выбежал из камеры.

Позднее к нам зашел Георгий Федорович. Я рассказала ему о посещении эсэсовца.

- С врагом надо хитрить, а вы вели себя как несмышленыши. Не скрою, вам будет худо, - сказал он, и тогда я призналась Синякову:

- В моем сапоге тайник. Спрячьте, пожалуйста, партбилет и ордена. Если вернетесь на родину, передайте кому следует...

Синяков ушел. А мы стали настороженно прислушиваться к каждому стуку, шороху. На душе было очень тревожно. Мы молчим, долго молчим, думая каждая о своем. Потом я, прервав молчание, попросила Юлю рассказать о том, как она попала на фронт.

- Очень просто, - начала она. - Только окончила семилетку в своем селе Ново-Червонное на Луганщине, как началась война. Четыре брата ушли на фронт. Наше село оккупировали гитлеровцы. Ох, и страшное было время!... Нас с мамой выгнали из хаты, и мы долгое время жили в сарае. А когда пришли наши, я первым делом, захватив с собой значок и удостоверение "Готов к санитарной обороне ", полученное еще в школе, побежала к командиру части и попросилась на фронт...

- Сколько же тебе было тогда лет?

- Семнадцать.

И вот семнадцатилетний солдат Юлия Кращенко - армейский санинструктор.

Кто не помнит первого боя, кто может забыть это самое серьезное в жизни испытание? Маленькая, подвижная, она металась по полю, спешила на каждый стон, на каждый зов.

- Сестрица, помоги !

Не под силу ей, вынести большого, грузного человека. Пугают тяжелые раны, страшат молчаливые мужские слезы.

- Надорвешься, не вынесешь, - хрипит раненый.

- Ты, дядько, не беспокойся, все ладно будет, - сыплет скороговоркой Юля, напрягая последние силы. - Я и не таких вытаскивала.

Пусть неправда, пусть это только первый бой и первый раненый, которого она выносит с поля боя. Так ему легче будет. Шаг... два... десять... Спасение. Он будет жить! И снова санинструктор слышит:

- Сестрица, помоги!

Уже не первый раненый, не пятый и не десятый... Южный Буг. Она ползет по льду. Фашисты стараются разбить тонкий лед Буга, потопить ее роту, рвущуюся на занятый ими берег. Берег крутой, вода холодная, огонь кругом, стоны, просьбы: "Сестрица, помоги.." Юля перевязывает раненых, но тащит их не в тыл, а вперед: ползти назад нельзя, снаряды разбили лед.

Рассвет встречали на высоком берегу Буга. Это было 23 февраля 1944 года. Тогда гвардии сержанта Ю.Ф.Кращенко наградили медалью "За отвагу." А потом, через несколько месяцев разгорелся бой на реке Висле, которую немцы превратили в неприступный рубеж.

Ночью группа советских воинов форсировала реку и закрепилась на противоположном берегу. Там была и Юля Кращенко. Не переставая била немецкая артиллерия, десятки фашистских самолетов бомбили крохотный пятачок плацдарма, пытаясь сбросить его в Вислу. А они стояли. Погиб командир роты.

- За Родину! Вперед! - загремел чей-то молодой голос и умолк, на век умолк...

А они держались. Они поклялись выстоять, удержать во что бы то ни стало плацдарм. На наши прижатые к Висле позиции железными клиньями двигались колонны "тигров", "фердинандов", "пантер". Все эти трудные часы наша авиация помогала наземным войскам. Юля не знала, что там, в небе, на штурмовике женщина, с которой сведет ее вскоре общая беда.

Фашистские танки проутюжили окоп, где санинструктор Кращенко перевязывала раненых. Так она оказалась в тылу врага. А тогда, после нашего разговора с гестаповцем, к вечеру пришли два здоровых немца и, показав пальцем на Юлю, сказали:

- Коммен. Шнель, шнель!..

Я спросила гитлеровцев: куда и зачем уводят девушку? Один из них, приложив палец к виску, выдавил:

- Пиф! Паф! - И ушли.

Меня закрыли на замок. Тишина. Какой страшной бывает тишина...

Горе лишило меня сил. Хотелось закрыть глаза и не открывать их никогда. Состояние крайней апатии скрутило в тугой узел мои последние силы, мою волю. И кто знает, чем бы все кончилось - не почувствуй я с удесятеренной силой поддержку друзей. Пленные различными способами стали выказывать мне свою симпатию, и я сквозь стены каземата чувствовала братское пожатие их рук. Англичане передали шинель, поляки сшили из нее "по последней моде" жакет, югославы - теплый шарф, а наши, русские, сшили мне из шинельного сукна тапочки с красными звездочками на мысах. Узнай администрация лагеря о любом из этих подарков и дарителя ждала кара. Да что расстрел перед великой силой человеческой солидарности!..

Желание жить вновь пробудилось во мне. Жить для того, чтобы увидеть своими глазами конец ненавистного фашизма.