Я Береза, как слышите меня

Вдруг вижу, из окопов пехотинцев летят вверх какие-то предметы. Гранаты? Нет. Это наши солдаты восторженно приветствуют краснозвездный самолет, бросая вверх каски. Они радуются за меня, за любимый пехотой штурмовик. Все-таки я долетела до своих, все-таки долетела...

Над проливом подоспели наши истребители и отогнали моих преследователей. Наконец вижу свой аэродром. Машину сажаю с ходу, не заходя по правилам. Мне сейчас не до правил. Лишь бы поскорей посадить едва державшийся в воздухе самолет.

... Тишина. Какая удивительная бывает тишина на земле! А это что? Почему-то руки окровавленные. И гимнастерка тоже в крови. Не заметила, как поранило в бою осколком снаряда. Но как Макосов? Вылезаю из кабины - и к стрелку. Жив Макосов, жив! Отлегло от сердца...

По аэродромному полю к моему самолету бегут летчики, на полном ходу катит "санитарка" с красным крестом, за нею тягач чтобы поскорее отбуксировать искалеченный самолет со взлетной полосы. Глотая слезы, я держусь за его крыло и шепчу: "Спасибо тебе, друг "ильюша"... "

Макосова укладывают на носилки. Он пытается встать и все повторяет:

- Товарищ лейтенант! Не отправляйте меня в госпиталь - пусть полечит наш доктор. Я скоро поправлюсь и опять буду летать, не берите себе нового стрелка!

- Хорошо, хорошо, Макосов, - успокаиваю стрелка. - Я попрошу, чтобы тебя лечили в медсанбате нашего батальона. Поправляйся быстрей. Буду тебя ждать!..

Штангистка

На следующий день иду проведать своего стрелка и вдруг слышу, что за последним капониром кто-то всхлипывает. Подошла. Сидит на ящике от снарядов, уткнувшись лицом в колени, и горько плачет оружейница Дуся Назаркина.

Обидел кто-то, подумала я, но тут же отказалась от своего предположения. Дусю в полку все очень любили. Задорная, веселая и очень трудолюбивая, оружейница пришлась по душе всем. Наблюдать за ней, когда она подвешивала бомбы, реактивные снаряды, заряжала пушки и пулеметы, - одно удовольствие. В выцветшей на солнце, но всегда чистой и отглаженной гимнастерке, в галифе Дуся мелькала вокруг штурмовика с необыкновенной быстротой и ловкостью. Как она одна ухитрялась подвешивать под фюзеляж самолета стокилограммовые бомбы - до сих пор остается для меня загадкой. А она шутила: "Я до войны работала в Москве на заводе "Красный богатырь" и в кружке штангистов занималась!"

И вот "штангист" плачет. Потрясла за плечо - не отзывается. Тогда я села рядом с Дусей на ящик, взяла двумя руками ее голову, приподняла, положила к себе на колени. Пилотка, которую она зажала в руках, была мокрая и помятая. Я молча гладила Дусю по голове. Прошло минут десять, и вот она, не вытирая слез, стала рассказывать мне о своей большой любви к Сереже Бондареву. Механик самолета, он полетел за воздушного стрелка и не вернулся с задания вместе с летчиком Хмарой.

- Я не хочу жить без него! Мы только вчера объяснились в любви, первый раз поцеловались, решили пожениться, когда закончится война. И вот его нет. Сережа погиб!..

Она со стоном упала на землю, зажала лицо ладонями и глухо зарыдала.

Я сбегала в штабную землянку, принесла воды, нашатырный спирт из аптечки. Понемногу Дуся стала успокаиваться, и вдруг:

- Товарищ лейтенант! Анна Александровна! Прошу вас, умоляю, возьмите меня к себе воздушным стрелком. Я знаю все ракурсы и расчеты, я знаю все силуэты вражеских самолетов, я умею хорошо стрелять. Возьмите! Я хочу мстить за Сережу.

- У меня же есть стрелок - Макосов, - сказала я, растерявшись от неожиданной просьбы Дуси.

- Но он ведь ранен. Сможет ли после такого ранения стрелять? Ведь у него перебита правая рука.

Я стала отговаривать Назаркину. Рассказала, как страшно летать на штурмовике стрелком, как много их погибает.

- Мы, летчики, прикрыты броней, - убеждала ее, - стрелок же сидит перед фашистским истребителем в открытой кабине. А Сережа твой, возможно, и жив. Ведь ты знаешь много случаев, когда наши летчики и стрелки возвращались из "мертвых".

Дуся будто и слышать не хотела :

- Возьмите. Поддержите мою просьбу перед командованием полка, рапорт я сейчас напишу.

Не сумела я убедить Назаркину. А тут недели через две приехал начальник политотдела корпуса полковник Тупанов, и вопрос был решен. Назаркину назначили воздушным стрелком в мой экипаж. Был создан, пожалуй, единственный в штурмовой авиации женский экипаж.

Позже я узнала, что был еще один женский экипаж на штурмовиках, сформированный в августе 1944 года: летчик младший лейтенант Тамара Федоровна Константинова (в будущем Герой Советского Союза) и воздушный стрелок Шура Мукосеева.

Тогда же мне было жаль расставаться с опытным стрелком, да и он не хотел переходить к другому летчику. Но приказ есть приказ, и я ему подчинилась.

О судьбе Макосова узнала только после войны. На встрече ветеранов 230-й Кубанской штурмовой авиационной дивизии ко мне подошел дважды Герой Советского Союза генерал-майор авиации Г. Ф. Сивков, воевавший в 210-м штурмовом авиаполку нашей дивизии, и сказал:

- Замечательный у тебя был стрелок на Кубани. Ведь его к нам в полк прикомандировали, когда тебе Назаркину назначили.