Я — «Берёза», как слышите меня?..

В мае 1942 года началось наступление войск Юго-Западного фронта на харьковском направлении. Мы, летчики эскадрильи связи штаба Южного фронта, всегда были в курсе боевых событий. Перед вылетом нам сообщалась обстановка на фронтах, а мы, летая в ту или другую армию, корпус, дивизию, уточняли ее.

Войскам Юго-Западного фронта в мае сорок второго предстояло уничтожить группировку противника и освободить Харьков. Две армии нашего фронта 9-я и 57-я должны были взаимодействовать с Юго-Западным фронтом.

И вот 20 мая утром мне приказали лететь в 9-ю армию с совершенно секретным пакетом. Почему я должна была лететь одна, не помню. Обычно мы летали со штурманами, офицерами связи, фельдъегерями или там еще с кем. А тут я полетела одна. Помню, подлетая к городу Изюму, увидела на дорогах и просто по полю движение наших войск. В долине Северного Донца, у Святогорского и в Изюме, виднелось много пожаров.

Пожары с детства вызывали у меня неосознанную тревогу и волнение. «Вор хоть стены оставит, а пожар — ничего!» — говорили у нас в деревне.

На всю жизнь врезалось, как горел хлеб. Сжатый хлеб перед обмолотом обычно сушили в ригах. Снопы складывали на колосники в закрытом помещении, а внизу под ними топили большую, сложенную из камней печь — теплинку. Тепло шло вверх и сушило снопы для обмолота. От недосмотра за теплинкой и загорелась наша рига с хлебом.

Посреди ночи раздался душераздирающий крик: «Пожар! Горим!» Все повскакали с постелей, в темноте заметались по избе. Братья, полураздетые, выскочили из дома, а мама от испуга не могла никак до двери дойти, держа в руках первую попавшуюся ей в руки вещь — самовар. Так бы она и стояла, если бы не голос братишки Кости:

— Мама, да успокойся! Пожар потушен, и хлеб цел. Это Колька послал сказать тебе, чтобы ты не волновалась…

Шла война. Горели целые города, горела вся наша земля, но не могла я привыкнуть к пожарам. И сейчас тревожно стучало мое сердце при виде пылающей долины.

А в небе воздушный бой. Наша пара И-16 дралась с шестеркой Ме-109. Бой был неравный. Но «ишачки» искусно увертывались от огня «мессершмиттов», заходили в лобовую атаку, и фашисты, опасливо уклоняясь, ничего не могли поделать. Преимущество было явно за нашими ребятами.

Я, признаться, засмотрелась и не заметила, как немецкий истребитель коршуном набросился на мой самолет. Резанула перед глазами огненной струей очередь. Нырнуть бы мне тут в овражек или лощину, только впереди раскинулось чуть ли не до самого горизонта ровное поле с зыбкими кучками прошлогодней кукурузы. Справа сплошной лес, слева — город.

Загорелась машина. Сразу стало жарко и душно в кабине. Едва приземлившись, выскочила я из самолета и, срывая с себя тлеющие лохмотья комбинезона, побежала к лесу.

Немец, видно, пришел в ярость. Снизился до бреющего полета и весь огонь пушек перенес на меня. В сорок первом, да еще и в сорок втором, гитлеровцы могли позволить себе такую роскошь — погоняться по полям за одиноким русским солдатом на танке, построчить из всех пулеметов и пушек, свалившись с неба. А я все бежала и бежала. Временами падала, притворяясь убитой, и поспешно прятала голову под стебли кукурузы.

Когда «месс» уходил на разворот, я вскакивала, прижимала к груди секретный пакет и снова бежала…

Израсходовав весь боекомплект, фашист улетел.

… Лес. Тихо. Вблизи ни души. И вдруг так захотелось мне лечь на лужайку, как в детстве, закрыть глаза и забыться. На деревьях уже пробилась молодая листва. Весна вступала в свои права. Никогда-то не боялась я смерти, а тут вдруг так захотелось жить. Плохо умирать весной. Весной жить во много раз дороже…

А самолет мой сгорел дотла. Сгорели мешок почты и кожанка, лежавшие в фюзеляже. Что было делать? Как найти штаб 9-й армии? Осмотрелась я. Вижу, на ветвях деревьев висит телефонный провод. Пошла по нему, надеясь, что приведет на какой-нибудь командный пункт. Но не прошла и тридцати шагов, повстречала двух бойцов сматывали провод на катушку.

— Где КП? — спросила.

— Какой тебе КП, там немцы! — крикнули они, не останавливаясь.

Выйдя из леса, через поле я побежала к дороге — она была пуста. Отдельные бойцы и небольшие отряды конников шли кто как, не придерживаясь дороги.

Но вот проскочила грузовая машина, объехала меня, стоявшую на ее пути с вытянутыми в стороны руками. Показалась эмка. Опять голосую, но тщетно. Не замедляя хода, эмка несется мимо. Тогда, не задумываясь, вытащила я наган из кобуры и выстрелила вверх. Шофер дал задний ход, остановился недалеко от меня. Затем открылась передняя дверца машины, и из нее легко выскочил бравый капитан. Он ловко выхватил у меня оружие, выкрутил руки за спину, а сам полез в нагрудный левый карман моей гимнастерки за документами. Такого обращения с собой я не могла допустить! Не менее ловко наклонила голову да зубами как хвачу капитана за руку кровь брызнула!

Гляжу, из машины выбрался полный генерал, стал расспрашивать, кто я и по какому праву безобразничаю на дороге.