Я — «Берёза», как слышите меня?..

После тяжкого боя были сданы один за другим три господствующих холма. Время тянулось медленно. Мы ждали наступления ночи… В центр нашей обороны просочились вражеские автоматчики. Несколько танков подошли к командному пункту. Вся „наша“ земля простреливалась ружейным огнем. Положение было катастрофическое. Казалось, было потеряно все. Кто-то предложил послать последнюю радиограмму: умираем, но не сдаемся. И тогда командир полка, решительный и бледный, собрал всех и повел в атаку. Шли без шинелей, при всех орденах, во весь рост, не кланяясь ни осколкам, ни пулям. На душе было удивительно спокойно. Чуда не могло быть. Каждый это знал и хотел, как можно дороже отдать свою жизнь. Стреляли из автоматов одиночными выстрелами, без промаха, наверняка… И вдруг заработала артиллерия с Тамани. Она накрыла врагов градом осколков. Но это было только началом возмездия. Штурмовики с бреющего полета добавили огня. Прилетели еще штурмовики, поставили дымовую завесу, словно туманом затянувшую берег. К нему подходило одно судно. Фашистская артиллерия била по кораблю. Находясь на высотах, мы видели весь ужас положения, в котором совсем недавно были сами. Но воинам на корабле повезло. Судно пришвартовалось.»

… Контейнеры с боеприпасами, продовольствием и медикаментами мы в тот раз сбросили десантникам на Эльтиген точно.

Спасибо, друг «Ильюша»

Теперь летаем с очищенного от гитлеровцев Таманского полуострова на Керченский.

Мне приказали вести шестерку штурмовиков в район Баксы, что севернее горы Митридат. Конкретной цели не дали, и нужно было пролететь вдоль линии фронта, самим найти объект для удара и поработать всей группой.

И вот летим. Я настойчиво повторяю для ведомых по радио одно и то же: «Маневр, маневр, маневр!..» И сама не дремлю — то бросаю штурмовик по курсу, то убавляю, то прибавляю скорость. Я знаю, что, если ударят зенитки, то мне, как ведущей, достанется больше всех.

И они заговорили. Невольно мелькнуло в сознании: значит, что-то таится внизу. Присмотрелась, а там, в садах, замаскированные танки! Пикирую. В прицеле танк. Выпускаю эрэсы.

— С маневром в атаку! — кричу по радио ведомым.

А у меня в прицеле теперь груженая автомашина. Нажимаю на гашетки. Хлещет огонь автоматических пушек. Быстро набегает земля. Кажется, будто она падает на меня. А пальцы опять касаются кнопок реактивных снарядов, и в тот же миг из-под крыльев самолета к земле устремляются смертоносные ракеты. Беру на себя ручку управления — штурмовик послушно выходит из пикирования. Сбросив серию бомб, перевожу машину в набор высоты, а мой воздушный стрелок старшина Макосов начинает бить мечущихся внизу фашистов из своего крупнокалиберного пулемета. Вот это атака!..

Закончив штурмовку, мы развернулись было в свою сторону, но тут набросились «мессеры». Одна их группа сковала боем истребителей, прикрывавших нас, другая атаковала «илы». Мы построились в оборонительный круг с оттягиванием на свою сторону. Нас шестеро против десяти гитлеровских машин. Силы явно неравны. Вижу, как падают в море чуть в стороне два истребителя: один — краснозвездный, другой — с черно-белым крестом на фюзеляже. На моих глазах идет ко дну Ил-2…

Выдержать, во что бы то ни стало выдержать! И мы бьем по тем, кто зазевался, кто проскакивает вперед и подставляет под наши пушки свое брюхо. Один «фриц» задымил и отвалил в сторону. Еще одного шарахнули, да так, что тот сразу пошел камнем в землю. Засуетились «храбрецы»: очень уж любили, когда семеро-то на одного.

«Мессеры» ушли и снова заработали по нас немецкие зенитки. Перед моим лицом, пробив плексигласовую боковину фонаря, пролетает раскаленный осколок зенитного снаряда. Оглядываюсь, вижу кровь на бронестекле, разделяющем мою кабину и кабину воздушного стрелка. Макосов ранен?! В тот же миг чувствую, что самолет сносит вправо — перебиты тяги рулей. Еще не лучше! Мои ведомые летят на восток, домой, а мой самолет больше не слушается меня повернул на запад, к врагу. Предательски побежали мурашки по телу. Я осталась одна. Напрягаю все силы и умение. А тут еще худые, почуяв легкую добычу, зажали со всех сторон и бьют, и бьют огненными трассами израненную мою машину. Развернула все же штурмовик на свою сторону. Мотор то и дело захлебывается, но тянет, пока еще тянет, держится. Стиснув зубы, держусь и я — продолжаю управлять непослушной машиной. Лечу на предельно малой скорости, теряя высоту. Земля все ближе, ближе, а мне еще надо перелететь через Керченский пролив!

Вдруг вижу, из окопов пехотинцев летят вверх какие-то предметы. Гранаты? Нет. Это наши солдаты восторженно приветствуют краснозвездный самолет, бросая вверх каски. Они радуются за меня, за любимый пехотой штурмовик. Все-таки я долетела до своих, все-таки долетела…

Над проливом подоспели наши истребители и отогнали моих преследователей. Наконец вижу свой аэродром. Машину сажаю с ходу, не заходя по правилам. Мне сейчас не до правил. Лишь бы поскорей посадить едва державшийся в воздухе самолет.