Я - богиня на измене

— Да ладно, — усмехнулась я, чувствуя, как бережно прочесывают каждую мокрую прядь, а голову нежно царапают золотые зубчики. Простыня, в которую меня завернули после купания, была сколота золотой брошью, а в мои ножки втирали какую-то мазь. Впервые за всю божественную практику я чувствую себя настоящей богиней.

— Вам не больно? — спросила темноволосая служанка с узкими, лисьими глазами, а я чувствовала, как мята приятно холодит покрасневшие ступни. — Если больно, то я буду осторожней.

Видимо, петелька во дворе мотивировала куда лучше долгой разъяснительной беседы о добре и зле, о лютой ненависти, и слепой любви.

Я не заметила, как стала клевать носом, чувствуя, как на меня мутным комом обрушивается усталость. Чьи-то руки осторожно взяли меня, бесшумно понесли и положили на мягкую перину. Я попыталась открыть глаза, но было так лень, что я просто повернулась на другой бок, обняла подушку, пахнущую незнакомым запахом, зарылась в нее лицом и уснула.

Проснулась я от того, что во сне кто-то отчетливо произнес пугающее слово Камлан, заставив меня открыть глаза и вздрогнуть. Противный осадок сна все еще растекался в душе, отравляя мысли ядовитым пессимизмом.

— Проснулись? — спросила служанка тихой мышкой заглядывая в комнату. — Хозяин передал, что ужин готов, но ужинать вы будете без него.

— Так! — вскочила я, ставя ноги на нагретый мраморный пол и пытаясь отдышаться после сна, отогнав остатки кошмара. — Я не поняла! А он сам где?

— Он в своих покоях. Но сказал, что ужинать будете без него, — едва слышно заметила служанка. Я поправила съехавшую и перекрутившуюся после сна тунику, поправила волосы и потребовала отвести меня к двери. Экскурсия по замку была недолгой, а я стояла, изучая взглядом черную дверь. Вежливость просила постучать полусогнутым пальчиком, а но я оценила размеры дверей и решила не церемониться.

— Уходи, — послышался голос, а в комнате что-то разбилось. — Красавцем я уже не буду… Шрамы от Эскалибура не заживают никогда

— Открывай, — мрачно потребовала я, налегая на дверь. Послышался хруст осколков, а дверь открылась. На полу блестели остатки зеркала, а в золотой раме застряло несколько осколков.

Мордред сразу же отвернулся, а я осторожно прошла за ним, стараясь не крошить осколки.

— Вот зря ты переживаешь. Шрамы укрощают мужчин! — авторитетно заметила я, лаская взглядом спину, линию плеч и черные кудри, спадающие на тонкую белую рубашку. Свечи плясали в дорогих подсвечниках, томно плача каплями воска. Моя рука легла ему на плечо, а сквозь мутную пелену нежности, застилающей глаза, я видела красивый прогиб талии. Затаив дыхание я ласкала взглядом его руки, а потом отошла и села в полукруглое кресло с подушкой, чувствуя, что разрезы туники меня смущают. Я прикрыла колени, пока никто не видел и продолжила лекцию по поводу мужской красоты.

— Мужчина, который чуть красивее сэра Кея — уже способен заинтересовать девушку. И вообще, понятие мужской красоты — относительное, — со знанием дела заметила я, глядя на протянутый кубок с вином. Я опасливо посмотрела на то, как плещется темно-рубиновый сок в золотом обрамлении, а потом отважилась сделать глоток.

— Ты посмотри на Артура! По его шрамам вообще историю Британии можно писать! — возразила я тишине, делая еще глоток. Нет, не распробовала. А вот теперь распробовала и даже облизала губы. — Нет, я понимаю, что кто-то магнитики из завоеванных крепостей коллекционирует, а настоящий мужчины шрамы.

Я увидела, как плечи вздрогнули от смеха, улыбнулась, сделала глоток и продолжила.

— Я бы рад взглянуть на тебя одним, последним оставшимся глазком, — вздохнул Мордред, не поворачиваясь ко мне, а я подавилась вином, чувствуя, как оно течет мне на грудь.

— Кхе! — кашляла я, вытирая губы и чувствуя тревогу.

— Или хотя бы пощупать… послышался мрачный голос, а я пыталась припомнить, что видела под повязкой. Я все еще кашляла, расплескивая бокал себе на грудь. Да что ж такое!

Внезапно он повернулся, а я приготовилась к худшему. Свечи освещали лицо, а я не видела принципиальной разницы от слова «совсем», кроме тонкой нитки шрама, изящным штрихом перечеркнувшей лицо. Сердце мучительно забилось, а я не сводила взгляда с этого росчерка и понимала, что не шрамы украшают мужчину, а обстоятельства их получения. Полет мордой вниз с велосипеда после писклявого крика: «Мама! Смотри, как я умею!» в дремучем детстве не сравнится со шрамом, полученным в поединке. По телу пробежала волна нервной дрожи, а я пыталась вытереть туникой вино.