— Это я, почтальон Почкин, — мрачно отозвалась я, понимая, что кто-то испуганно дышит мне в затылок. — Принес заметку про нашего мальчика. И, видимо, это — некролог.
— Женщина! — возмущенно просопело что-то снизу. — А не могли бы вы как-нибудь по-другому разместиться! Уже на голову залезли!
— Ах ты, поганка! — яростно зашипел ворох тряпок. — Мой!
— Сама мой, я не гадила! — ответила я, занимая большую часть шкафа. Рядом послышалась возня, а я мысленно пересчитала «подруг по несчастью». Четверо? Одна в тряпках сидит, одна подо мной, еще одна за накидкой и еще одну расплющило вместе с чем-то мохнатым.
— Ай! Как ты посмела меня дернуть за волосы! — возмутилось «мохнатое», а подо-мной что-то зашевелилось и попыталось меня толкнуть.
— Можешь упасть и укусить за ногу, — предложила я очевидный и вполне себе реальный выход. — Я вообще-то на работе!
— Так она. — послышался шепот, а позади меня кто-то засопел. Странно, стоит мне облокотиться, как тут же слышится такое сопение. Я, между прочим, двустворчатая любовница! Где моя вторая створка? Прозвучало слово, которое я ни разу не слышала в свой адрес, но которое мне слегка даже льстило!
— Какие трусы заговорили? — шепотом возмутилась я, пока ворох тряпок раздраженно сопел. — Я — не ночная бабочка, я — моль!
Запах свидетельствовал, что где-то рядом лежит носок, который добрая душа оставила как памятник.
— Какой ужас, — горестно всхлипнула груда тряпок. — Я думала, что я у него единственная. Неповторимая. Он мне сам говорил.
— И мне, — тихо поддакнула накидка, шмыгая носом. Послышался тихий плач. — И жену он не любит. Совсем-совсем. И не спит с ней. Уже пять лет.
— Я, конечно, ни на что не намекаю, но как-то подозрительно, что младшему ребенку три года, — заметила я, пока подо мной что-то шуршало.
— Позор — то какой, — тихо икнуло что-то за моей спиной. — Я не знала, что он женат! Честно, не знала! Если бы знала, то никогда бы! Никогда!
Моя скрюченная спина уже передавала мне горячий амурный привет. На этот раз как-то по-особенному, ласково и приветливо. Об меня терлась чья-то норка, которая по ощущениям напоминала Мурку, нос чесался и болел, видимо, на нем вскочил прыщ.
— Ай! — попыталась я потереть кончик носа, а шкаф тихо заворочался. «Подле-е-ец!», — послышался тихий всхлип.
— Что случилось? — прошуршал кто-то рядом.
— Прыщик вскочил на носу, — огрызнулась я, страдая и пытаясь потереть его о какую-то рубаху.
— В тебя кто-то влюбился! — икнуло меховое нечто, а мне на секунду показалось, что это именно та мохнатая тварь, которую бояться дети.
— Судя по размерам, мне поклоняется тайная секта! — выдохнула я, скрючившись, и стараясь не шевелить затекшей ногой. Вокруг слышались горестные всхлипы, тихое хныканье и вздохи.
— Девочки, он же страшен настолько, что увидев его в первый раз, я бежала так быстро, что успела на работу! — пыталась я утешить ноющее братство кольца, конца и альдьютера. «Он жениться на мне обещал…», — прошуршал кто-то тихонько во что-то сморкаясь. Я понимаю, что у кого-то посиделки и им удобно, но у меня пока что «постоялки».
— Ты что? Волосы рвешь? — прислушалась я, услышав характерный звук.
— Нет, не свои. На шубе, — истерично икнул кто-то, а я успокоилась. Из комнаты доносились такие стоны и скрипы кровати.
— А что они там делают? — поинтересовался обиженный голос из-под моей попы, пока доносившиеся звуки сомнений не вызывали.
— Кровать двигают, — утешила я человека, над которым нависла большая угроза.
Внезапно раздался стук. «Жена! Прячься!!!», — послышался испуганный мужской голос. «Быстрее! В шкаф!», — шлепал босыми ногами Казанова, а ключ на двери повернулся, дверь распахнулась, ослепив меня и телогрейку по соседству ярким дневным светом, а через мгновенье я почувствовала, как ко мне прилипло еще что-то теплое.
— Ты кто? — баском спросила я, пока телогрейка позади меня сардонически хихикала.
— Ой! — икнуло что-то, пока я слышала поворот ключа в замке. Пока нас трамбовали, на мне оказалась шуба. — Вы кто такие?!!
— Давай, знакомиться. Я — самая любимая любовница, — баском пояснила я, чувствуя дыхание на груди. — Поэтому у меня есть шуба. Вот носочек и варежка, которые искали себе пару. Их периодически натягивают. Вот телогрейка, подо мной сидит тряпочка. Что-то совсем раскисла она. Выбирай, милая, кто у нас ты?
— Я — любимая и единственная! — возразило мне что-то, дыша в пупок.
— Мы тут все любимые и единственные, — заметила я, понимая, что нужно выбираться. — У нас тут все по дням недели расписано. Я — понедельник. Потому что тяжелый… А ты у нас будешь пятницей.
— Это почему еще пятницей? — возмутилась новенькая. Коллективное предчувствие не обманывало. Еще одну «единственную и неповторимую» шкаф не выдержит. Мне уже хотелось передавать привет шпротам.
— Потому что без алкоголя не посмотришь, — хихикнула ревнивая телогрейка.
В комнате послышалось: «Дорогая! Милая! Любимая! Я, конечно, рад, что ты пришла поддержать меня в этот сложный день. Дети у сестры?».
— Я вообще-то за солью зашла, — оправдывалась новоявленная девица, ерзая по мне.