Я боялся - пока был живой

Первым летел я в коляске, морда моя была накрыта штанинами Петюниного комбинезона, а следом за мной летел и сам Петюня. Некоторым образом совершенно голый.

А нас провожал взглядом, свешивая физиономию с крыши, лейтенант Скворцов, выпучивший глаза и раззявивший в отчаянии рот так широко, что можно было подумать, что мы выпали именно оттуда. А еще вполне можно было подумать, что он орет не от испуга за нас, а посылая нам вслед проклятия.

Заголовки гласили:

Маньяк-милиционер сбрасывает с крыши отставного опера и его приемного сына!!!

Милиционер-правонарушитель становится убийцей!!!

Кровавый замысел срывается не только с крыши!!!

Призванные защищать - становятся убийцами!!!

Ну, и так далее, и тому подобное.

Кусанишвили есть Кусанишвили, а "Московский богомолец" - это...

Скворцов наш после этого совсем потускнел. Мы сами все чувствовали себя перед ним виноватыми, сразу как-то позабыв про то, что это он заснул в самый ответственный момент. Мы же хотели сделать так, как ему лучше, а получилось...

А получалось теперь так, что если вчера ему грозил строгий выговор, ну, в крайнем случае, увольнение из рядов, то сегодня он был на всю страну объявлен маньяком-убийцей! За ним уже должна была идти полным ходом охота.

Было отчего потускнеть лейтенанту.

Да тут еще Нинель с Арнольдиком остались без крыши над головой. Не могли же мы с ними жить вместе в однокомнатной квартире всю оставшуюся жизнь?

А что еще можно было сделать?

Мы все включились в мыслительный процесс.

Я тоже накрыл пледом ноги, сел напротив моего любимого окна и стал напряженно, как всегда, думать.

Я придумал!

Придумал, как починить кран на кухне, придумал, как заставить Петюню помыть мое любимое окно, в которое я так люблю смотреть, и глядя в которое постоянно кажется, что на улице, как в Европе - всегда закат. Еще я придумал, как возместить ремонт подъезда, придумал, как чинить озоновые дыры, как склонить Зиночку к тому, к чему она никак не склонялась, придумал, как стать Президентом, как сделать счастливым все человечество, придумал еще множество других, более мелких вещей.

Я не смог придумать всего-навсего пару пустяков: как сохранить работу Скворцову и как вернуть квартиру старичкам Беленьким.

- Дорогой, а давай ты напишешь сенсационную книгу, мы продадим ее, и купим квартиру, - предложила Нинель мужу.

- Дорогая, я написал восемь книг и бесчисленное множество статей, но сколько я всем этим заработал, ты сама знаешь.

- Арнольдик, дорогой, но ты же не писал до сих пор сенсационных книг!

- Дорогая моя, какие могут быть сенсации в области женской психологии?!

- Дорогой мой, в области женской психологии для тебя может оказаться масса сенсаций, но я имела в виду сенсации несколько иного характера...

- Дорогая моя, в наши времена никто не желает издавать даже то, что я умею писать - книги по женской психологии, а ты мне предлагаешь...

Он безнадежно махнул на супругу.

- Не желают издавать труды по психологии, - не сдавалась Нинель. - Но это не значит, что ничего не издают! Дай мне, пожалуйста, телефон издательства, в котором тебе отказали в последний раз.

- Нинель, дорогая, прошу тебя, не унижайся, будь так добра! Это издательство теперь интересует исключительно коммерческая литература! Нет, ты только вдумайся в это сочетание слов: литература и коммерция! Коммерческая литература! Боже мой! Боже мой!

- Арнольдик! Как тебе не совестно?! Прекрати немедленно стенать и дай мне номер телефона, я сама займусь этой стороной вопроса! Мы начинаем работать по западным образцам: считай, что с сегодняшнего дня я - твой литературный агент.

- Господи! Нинель, одумайся! Зачем мне нужен литературный агент?!

- Я тебе потом это объясню. Давай сюда твою записную книжку, я сама быстрее отыщу телефон.

Арнольдик безнадежно вздохнул и протянул ей потрепанную записную книжку.

Нинель мгновенно отыскала нужный телефон, ловко набрала номер и запела в трубку: