Я болею за «Спартак»

На ледоколе велась научная работа по программе второго международного арктического года. Группа женщин-метеорологов под руководством Пинегина производила метеорологические наблюдения, профессор Вериго особыми, собственного изобретения приборами «считал» ионы, молодой геофизик Боришанский производил исследования космической пыли.

Уже восемь дней идем в тумане. Ни льдов, ни земли, 77-ая, затем 78-ая параллели северной широты остались позади. Минуем 79-й, потом 80-й градусы. Это уже широта мыса Флоры. По-прежнему ни льдов, ни земли. Куда же отнесли нас в тумане коварные течения?

Наконец в ночь на 21-е августа завеса тумана редеет, раздвигается, исчезает. В мертвенно-желтом свете полуночного солнца недвижно лежит океан, и в трех милях от нас возникает величественная, пустынная Земля Георга, один из западных островов архипелага Франца-Иосифа. Темной громадой высится мыс Гранта, за ним голубым обрывом подходит к берегу мощный глетчер, у подножия обрыва — гряда айсбергов. Я, не отрываясь, смотрю на эту величавую полярную симфонию. Рядом со мной стоят Юдин и Валентина. Мы молчим, зачарованные суровой красотой Севера.

На другой день рано утром «Малыгин» бросил якорь в бухте Тихой. Жадно всматриваюсь в бинокль: что нового на зимовке? Нового много: четыре постройки было в прошлом году, теперь их двенадцать — целый поселок. Каркас аэродвигателя и большой ангар устремляют вверх свои стройные контуры. Еще ни один самолет не долетал с Большой земли до архипелага Франца-Иосифа, но здесь, в бухте Тихой, для них уже приготовлено пристанище.

Когда же все это успели построить? Ведь всего лишь месяц тому назад завез «Малыгин» в бухту Тихую строительные материалы и плотников. Вспоминаю: начальником зимовки — Иван Дмитриевич Папанин. Тогда понятно: этот и сам горы свернет, и других увлечет своим примером.

А вот и он: к «Малыгину» подходит шлюпка, и по штормтрапу, быстро перебирая короткими ногами и руками, поднимается Папанин.

— Здорово, братки! — слышим мы знакомое приветствие.

Здороваемся, крепко обнимаемся, спрашиваем, как он успел за месяц построить шесть домов, ангар и аэродвигатель.

Папанин улыбается. Улыбаются и прибывшие с ним на шлюпке два зимовщика: крепкие, широкоплечие, в штормовых костюмах и зюйдвестках — не то рыбаки, не то персонажи морских рассказов Джека Лондона, — они меньше всего похожи на научных работников.

— Авралили помаленьку, — отвечает Папанин.

Представляю себе, как они авралили. Папанин и сейчас приехал, чтобы, не теряя ни минуты, организовать выгрузку всего, что привез «Малыгин».

Надо съехать на берег и осмотреть зимовку раньше, чем начнутся разгрузочные работы.

С Брунсом и Валентиной поднимаемся к самой верхней постройке, павильону для изучения атмосферного электричества. Нас встречает молодой немецкий физик доктор Шольц, красивый, стройный, похожий на положительного героя из кинофильма. Увидев Брунса, он весь подтягивается; кажется, сейчас отдаст по-военному честь: генеральный секретарь «Аэро-Арктики» на иерархической лестнице немецких полярников стоит гораздо выше молодого ученого. Все-таки крепко у немцев чинопочитание. Рассказ Шольца о своих исследованиях и опытах похож на рапорт, советы Брунса — на указания начальника подчиненному.

Шольц уже успел сделать ряд интересных электрофизических опытов. Ему удалось заставить работать в влажном полярном воздухе чувствительные, требующие большой сухости приборы. Он достиг этого, умело используя обыкновенные примусы. Автором изобретения был, конечно, Папанин.

— Papanin ist uberhaupt ein famoser Kerl![3] — говорит Шольц.

Спускаемся вниз, осматриваем почти законченный второй жилой дом. Это многослойная стандартная постройка, части которой сделаны в Архангельске и которую в бухте Тихой надо было только собрать.

Входим в дом. Инженер Архангельский, специалист по радиоволнам, приехавший с нами на «Малыгине» и остающийся зимовать, шагами измеряет площадь своей лаборатории.

— Позвольте, — говорит он, — я просил у Папанина пятнадцать квадратных метров, а тут добрых тридцать.

В дверях показывается улыбающийся Папанин.

— Ничего, браток, просторнее будет работать.

...Начинается аврал. На палубе громко тарахтит лебедка.

Тяжело груженные карбасы отходят от ледокола к пристани, разминаются с пустыми «посудинами». Гребцы с трудом выгребают против волны и сильного бокового течения, карбасы лавируют между айсбергами, попадают у пристани в накат — береговой прибой. Люди соскакивают прямо в воду — температура ее ±0 (соленая морская вода замерзает при минус 1,5-2°) — и придерживают лодки, чтобы они не разбились о камни.

Однажды ветер и течение подхватили груженый карбас с двумя зимовщиками и понесли его в пролив Мелениуса. Не успели мы оглядеться, как Дубинин уже сидел с двумя матросами в шлюпке и шел под парусом вдогонку карбасу. Он догнал его в добрых трех километрах от «Малыгина». В бинокль было видно, как он ловко перескочил в него и сел за третью пару весел. Два часа, умело лавируя против ветра, гнал он карбас к пристани.