Я болею за «Спартак»

Переправа окончена. Мы едем рысью вдоль скал к лагерю, и наши лица расплываются в довольные улыбки: опасность миновала.

Переезжаем вброд еще одну реку — Малый Танымас. На ее берегу под скалами раскинуто несколько палаток. Возле них аккуратными рядами стоят десятки вьючных ящиков. Это базовый лагерь нашего отряда.

Небольшой ручеек падает с отвесной скалы и образует водоем с чистой прозрачной водой.

Невысокого роста человек, с веселым взглядом синих глаз и затаившейся в задорных уголках рта лукавой усмешкой, встречает нас у палаток. Это начальник хозяйственной части нашего отряда Михаил Васильевич Дудин. У большого казана хлопочет рабочий лагеря Алеша, молодой парень, сухопарый и нескладный, похожий на страуса. И Дудин, и Алеша в трусиках. Их тела покрыты крепким горным загаром.

Мы рассаживаемся на камнях вокруг импровизированного из вьючных ящиков стола и с приятным ощущением миновавшей опасности принимаемся за обед.

Рядом с нашим лагерем стоит юрта 37-го отряда. Колыбай, сидя на камне, переобувается. Сейчас он поведет назад через реки караван, вернувшийся порожняком со строительства. Станция строится в сорока километрах отсюда, у перевала, на высоте 4300 метров.

К нам подсаживается Розов. Он совсем не похож на героя, этот худощавый, скромный, розовощекий человек, уже двадцать раз переправлявшийся в этом году через Саук-Сай и Сельдару. Он молчалив, задумчив. Из него трудно выжать слово.

Беседа вращается, конечно, вокруг переправы.

— И в гражданскую войну, когда с басмачами дрались, — говорит Розов, — от рек гибло, пожалуй, не меньше народу, чем от пуль.

В течение четырех лет Розов, будучи командиром полка, сражался против басмачей: он участвовал и в том бою, в котором был убит главный курбаши басмаческой армии, бывший турецкий министр Энвер-паша, прожженный политический авантюрист, пытавшийся здесь, в Средней Азии, поднять знамя газавата, священной войны против неверных, и сплотить под этим знаменем всех врагов советской власти.

Время от времени мы прерываем беседу и пересаживаемся вокруг стола по часовой стрелке. Таким образом мы последовательно подставляем палящему солнцу то грудь, то левый бок, то спину, то правый бок и спасаемся от опасных горных ожогов.

На другой день отдыхаем, чиним вещи, устраиваемся поудобнее: в базовом лагере нам предстоит прожить несколько дней в ожидании, пока прибудут из Лянча заказанные для радиостанции винты.

К вечеру идем на охоту в ущелье Билянд-Киик, что значит по-киргизски «киики на высоте».

Снова переправляемся через Танымас на морену, пересекаем ледник, спотыкаемся и скользим по нагромождению валунов, перепрыгиваем через ручейки. Наконец, пройдя три километра, выходим к правому краю глетчера, к месту, откуда вытекает Сельдара.

Река не вытекает, а выжимается тяжестью огромного ледяного пласта. Темно-бурый поток вырывается снизу из глетчерного грота, толстым коротким стволом взмывает вверх и затем ниспадает каскадами во все стороны, словно переливаясь через края огромной невидимой чаши. Гигантский водяной гриб клубится в лохмотьях рыжей пены.

Дальше река несется одним глубоким руслом, с грохотом волоча по дну громадные валуны. У перекатов образуются глубокие водяные провалы, в которых бурлят водовороты страшной силы.

Над рекой — глухой гул.

На расстоянии километра от выхода из ледника Сельдара ударяется в скалистую стену Таллей Шпице, круто поворачивает налево и растекается по долине сетью широких и сравнительно мелких русел.

Вырубая во льду ступени, мы осторожно переходим ледяную арку над гротом, откуда выжимается река. Мурашки бегают по спине при одной мысли о том, что можно сорваться вниз, в бурлящую пучину.

Перейдя ледник, делимся на две группы. Николай Петрович, Дудин и Каплан идут дальше по ущелью, Шиянов и я начинаем подъем на гору. Мы лезем сначала по большим валунам, потом по крутым твердым глинистым осыпям. Тяжелый рюкзак со спальным мешком и винтовка оттягивают плечи. Подъем очень труден. Сказывается недостаток тренировки. На осыпях много свежего киичьего помета. Появляется надежда на хорошую охоту.

Через два часа достигаем отлогих, поросших зеленой травой склонов, поднимаемся на небольшой перевал, выбираем место и расходимся.

Я располагаюсь на небольшой ровной площадке возле низкорослых побегов арчи, сооружаю для защиты от ветра невысокий барьер из каменных плит, расстилаю спальный мешок и готовлюсь к ночлегу.

Меркнут краски гор. Сизая вечерняя дымка ложится на них. В величавой тишине приходит ночь. Лунный свет пахнет хвойным запахом арчи.

На рассвете мы несколько часов напрасно ждали кииков. Нас постигла неудача. Кииков не было. К полудню мы вернулись в лагерь.