Я болею за «Спартак»

И тут начинается полярный приключенческий роман: 14 марта 1895 года Нансен с лейтенантом Иохансеном покидают «Фрам» и направляются по плавучим льдам к полюсу — без вспомогательных партий, без промежуточных продовольственных складов, без базы, на которую можно было бы вернуться. Двадцать восемь собак тащат три тяжело нагруженные нарты с двумя каяками, палаткой, спальными мешками, продовольствием на сто дней, керосинкой для варки пищи, винтовками, патронами, приборами для научных наблюдений, тросом для измерения глубин океана. Нансен собирается проникнуть, насколько возможно, дальше к северу, затем, повернув обратно, выйти по льдам к Земле Франца-Иосифа, зазимовать на одном из островов и на следующий год добраться до Шпицбергена — план поистине беспримерный по дерзости и отваге.

...Путь по плавучим льдам оказался гораздо труднее, чем предполагал Нансен. Торосы чередовались с полыньями и битым льдом. То и дело приходилось грузить нарты на связанные между собой каяки и переплывать под парусами большие пространства открытой воды, а затем снова грузить каяки на нарты и тащить их по торосам. Люди и собаки выбивались из сил. Одежда за день оледеневала, а ночью в палатке оттаивала и становилась сырой. Собаки падали от истощения, их приходилось пристреливать.

Через месяц дошли до 86°14’ северной широты. Так далеко в глубь Арктики не проникал еще никто. Впереди виднелись все те же торосы и разводья. Близилась осень, и Нансен решил повернуть обратно и добраться до Земли Франца-Иосифа.

Еще три месяца мучительного странствования по льдам, и на горизонте показалась земля — один из островов архипелага.

Дойдя до острова Джексона, Нансен и Иохансен стали готовиться к зимовке. Днем охотились на медведей и моржей, запасая продовольствие, вечером строили хижину. Полозом от каяка выламывали из морены камни и складывали из них стены. Дыры конопатили мхом. Заступом служила лопаточная кость моржа, киркой — моржовый клык, привязанный к лыжной палке. На крышу пошла туго натянутая моржовая шкура, прижатая большими камнями. Сложили печь и вывели через крышу трубу из льда. Ледяная труба служила хорошо, тяга была отличной.

Наступила полярная ночь с жестокой стужей и штормами. Нансен и Иохансен соединили два спальных мешка в один — так было теплее — и отлеживались в нем.

Томительно тянулись дни и месяцы. Одежда превращалась в пропитанные ворванью лохмотья, белье прилипало к телу. Отрастали длинные, грязные волосы и борода, лица покрывались слоем жира и копоти, но зимовщики не теряли бодрости. Они жарили на своей лампе медвежьи бифштексы и рагу из грудинки молодых моржей и мечтали о том счастливом дне, когда вернутся в Норвегию.

Ни на один день не прекращали они научных наблюдений. Ежедневно делали прогулки возле хижины. Нансен вел подробный дневник.

Оба отшельника, оторванные от всего мира, мечтают об одном — о весне, когда можно будет тронуться в путь на юг, к родине, к близким. И ни разу не мелькает у них мысль, что они могут погибнуть в этой ледяной пустыне, как погибли до них тысячи смельчаков. Нет, эти двое не сомневаются в своей победе над полярной стихией.

И весна, наконец, наступает. Нансен и Иохансен, оставив в хижине краткий отчет о своем путешествии, направились к югу. Они тащили нарты по льду, переправлялись через проливы на каяках. Волны грозили опрокинуть каяки, моржи яростно атаковали их, стараясь зацепить за борт клыками. В плохую погоду отсиживались в палатке.

16 июня они достигли острова Нордбрук, самого южного в архипелаге Земли Франца-Иосифа, и продолжали свой путь к мысу Флоры, его южной оконечности. Здесь они надеялись встретить какую-нибудь промысловую шхуну. К вечеру они оказались невдалеке от мыса. На другое утро Нансен вылез из палатки и стал готовить завтрак. В ожидании, пока сварится суп, он взобрался на торос, чтобы разглядеть дальнейший путь. Вдруг он вздрогнул: до него донесся звук, похожий на собачий лай. Звук повторился еще и еще: не было сомнения — лаяла собака. «Сердце забилось, кровь прилила к голове», — пишет Нансен об этой минуте. — «Я закричал во всю силу своих легких, спустился с тороса, встал на лыжи, пошел по направлению к мысу Флора и вдруг услышал человеческий голос. За этим человеческим голосом, за этой вестью жизни скрывалась родина и все то, что заключало в себе это слово».

Через несколько минут на берегу мыса Флоры встретились гладко выбритый англичанин в клетчатом костюме с тросточкой в руке и дикарь в грязных лохмотьях, с длинными волосами и бородой. Невдалеке виднелся домик, из трубы поднимался дымок... Это была зимовка экспедиции Джексона, обследовавшей острова Земли Франца-Иосифа...

Джексон внимательно вглядывался в черное от сажи бородатое лицо.

— Вы — доктор Нансен? — спросил он.

— Да, я Нансен.

Сдержанный, спокойный англичанин бросился было к Нансену, чтобы его обнять, но тот отстранил его рукой.

— Осторожно, испачкаетесь...

— Боже мой, какая радость: ведь вас давно считают погибшим!

Из дома выбежали спутники Джексона и бросились навстречу Иохансену, чтобы помочь ему тащить нарты.