«Я больше не буду», или Пистолет капитана Сундуккера

Глаза у моряка были чисто-голубые, как у Пети Кубрикова. Но брови не белобрысые, а бурые и клочкастые. Клочкастыми были и бакенбарды медного цвета. Такого же оттенка спутанные волосы торчали из-под околыша и козырька мятой фуражки.

На фуражке – скрещенные якоря в обрамлении колючих листьев (Генчик помнил, что эта штука называется «краб»).

На моряке была полосатая фуфайка, а поверх нее – черная тужурка с тяжелыми флотскими пуговицами. У груди моряк держал в коричневых пальцах бинокль – большущий, с медными кольцами и винтами. Сразу видно – морской.

Позади моряка были сизые клубы тумана, размытые всплески волн, а сквозь туман проступали силуэты парусов.

Похоже, что моряк только что смотрел в бинокль и оторвался от него, услышав шаги. И теперь глядел на гостя. Во взгляде не было строгости. И не было насмешки бывалого человека над оробевшим пацаненком. Было, пожалуй, понимание: «Я вижу, что тебе интересно. Заходи, поговорим…» Так что Генчик зря вздрогнул в первый момент.

– Ух ты… – сказал он наконец. – Это кто?

– Это мореплаватель Томас Джон Сундуккер. Он же Фома Иванович Сундуков. Владелец и капитан судна «Я больше не буду». И, кстати, мой двоюродный прадедушка.

– Ух ты… – сказал Генчик снова. И повел взглядом в сторону Зои Ипполитовны, чтобы посмотреть: есть ли сходство? И сказал «ух ты» третий раз. Потому что взгляд его до Зои Ипполитовны не дошел – стал цепляться за множество необычных вещей.

Между окон висел обшарпанный спасательный круг – красно-белы, с черной надписью «Св. Гаврiилъ». Под кругом был прислонен к стене коричневый штурвал с точеными рукоятками и медным ободом – ростом с Генчика. Повсюду висели желтые (явно старинные) карты, фотографии в рамках и непонятные инструменты. По углам стояли два большущих глобуса на подставках с витыми ножками. На подоконниках лежали тяжелые корабельные блоки, чернела круглым жерлом большая модель морской пушки, блестел шаровидным стеклом древний керосиновый фонарь…

Да всего и не перечислишь! Тем более что среди множества морских предметов попадались вещи совсем неожиданные и к флоту отношения не имеющие. Например, тяжелые резиновые калоши, большущий кирпич с клеймом «Ф-ка бр. Красновыхъ», могучий амбарный замок, маленькие (явно детские) ботинки несовременного фасона – высокие и с пуговками.

И еще много всякой старины…

– Прямо музей, – прошептал Генчик.

– Пожалуй, ты прав. Маленький музей капитана Сундуккера. Кстати, собирать эту коллекцию начал сам Фома Иванович… Вот, посмотри. Эту деревянную ногу он привез с Антильских островов…

И Генчик увидел в углу рядом с глобусом дубовый самодельный протез.

– Как у Джона Сильвера…

– Да! Именно так! Капитан и утверждал, что нога принадлежала этому знаменитому персонажу. Возможно, он фантазировал. Но нельзя не признать, что вещь действительно старинная и весьма пиратского вида…

Генчик с уважением потрогал искусственную пиратскую ногу.

–…А на пароходе «Святой Гавриил» будущий капитан совершил свое первое плавание. И выпросил круг на память. Он был коллекционер по природе… Я, признаться, тоже. Поэтому с детства начала собирать все, что имело отношение к прадедушке. Вот, например, ботинки, в которых он пошел в первый класс гимназии… А калоши принадлежали его старшему брату, Филиппу Ивановичу Сундукову, который был моим родным прадедушкой… Конечно, это не морская вещь, но зато семейная реликвия. Памятник эпохи…

У Генчика от частого верчения головой болела шея.

– Ой, а это что? Корабельный колокол?

– Да.

– С той бригантины?

– Смотри сам.

Колокол висел рядом с дверью. Он был размером с небольшое ведро. Видимо, его чистили регулярно – на меди горел ослепительный солнечный блик. Но глубоко вырезанные в металле буквы были черными: наверно, в них набилась «пыль веков», которую не выковырять. Эти буквы на нижнем крае колокола складывались в слова:

Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ

Язык колокола напоминал чугунную грушу с петлей. В петлю был вплетен кусок толстого троса: берись и звони.

У Генчика зачесались ладони.

– Зоя Ипполитовна, можно я звякну? Один разик! Чуть-чуть…

– Ударь не чуть-чуть, а как следует. Капитану нравится, когда колокол подает голос.

И Генчик ударил. От души. Так, что над верхним косяком двери поднялось облачко пыли, а в раме задребезжало треснувшее стекло. Генчик оглянулся на портрет. Капитан Сундуккер смотрел одобрительно. Генчик заметил наконец, что сходство с правнучкой действительно есть. По крайней мере, носы у них одинаковые – прямые, но с шариками на конце. Фамильная черта.

Генчик почесал указательными пальцами в ушах.

– Зоя Ипполитовна! А кто рисовал портрет? Он тоже старинный, да?

– Н-ну, не совсем. По правде говоря, это – моя работа.

– Ваша?! – у Генчика от изумления перестало звенеть в ушах. – Значит, вы художница?

– Бог с тобой! Какая я художница? В молодости по-любительски увлекалась живописью, занималась в местной студии. Тогда и написала прадедушку… Лет сорок назад.

– Вы прямо как знаменитый Репин, – искренне сказал Генчик. И капитан Сундуккер взглядом выразил согласие с такой оценкой.