Я больше тебе не враг (СИ)

— Я не мог одуматься, потому что в душе не ведал, что там у нее происходит.

— Врешь! Она писала тебе. А ты игнорировал. Просто кинул ее в черный список, потому что притомила, и забыл! А она мучилась, — меня трясет. От ярости, от обиды за Аленку, оттого что он стоит рядом, равнодушный, как скала, и смотрит на меня сверху вниз. — Да, сердцу не прикажешь, оно само выбирает кого любить, а кого нет.

Почему мое выбрало именно его?! Зачем?!

Кирсанов мрачнеет еще сильнее.

— Я все понимаю. Но ты мог ее спасти. Тебе это ничего не стоило, ты бы даже не заметил этих копеек. И твой сын был бы с матерью, а не с чужими людьми.

— Повторяю, — Макс цедит сквозь зубы, — я ничего не знал. Ни о ребенке, ни о каких-то там проблемах. У нас не те отношения были, чтобы потом отслеживать, как там дела у бывшей. Разошлись и все.

— Даже сейчас отпираешься? — я горько усмехаюсь, — разочаровываешь, Кирсанов. Я видела те письма, которые она отправляла. Я даже сама пыталась тебя найти, но она до последнего держала твое имя в секрете. Боялась причинить тебе неудобства. Берегла.

— Надо же, какая странная девица. Жаловаться жаловалась, а подробностями не делилась. Удобно.

— Ты издеваешься?

— Не-е-ет, — тянет он, — я пытаюсь разобраться. То есть у тебя были только слова твоей драгоценной подружки о том, что какой-то козел бросил ее бедную, несчастную с пузом. При этом ни подтверждений того, что пузо от меня, ни доказательств того, что она действительно со мной связывалась, но ты вышла на тропу войны.

У меня печет глаза:

— Ты не видел, как она угасала. Не видел, как мучалась. Как страдала от мысли, что ребенок останется один.

— И даже в такой ситуации не призналась вам со Змей кто я, где я? Может, была не уверена, что я имею отношение к ее беременности?

Рука сама взлетает кверху, чтобы отвесить пощечину, но Кирсанов перехватывает ее, больно сжимая запястье.

— Да как ты смеешь!

Он сжимает еще сильнее, и у меня из брызжут слезы…

— Она всегда знала, где меня найти. И если думала, что я загнал ее в черный список, то позвонила бы с любого другого номера. Разве не так бы поступил любой нормальный человек попавший в беду и действительно нуждающийся в помощи? Я бы помог, без проблем. Но вместо этого она предпочла роль жертвенной овцы.

— Нравится изображать из себя рыцаря, когда уже все закончилось, да? — я пытаюсь вырвать руку из его захвата, но Макс удерживает, а потом и вовсе дергает так, что врезаюсь ему в грудь.

Больно до одури! Не физически, а в душе. Его прикосновения опаляют, заживо сдирая кожу. Мы враги, но я умираю от желания просто прижаться к нему и закрыть глаза.

Бой сердца, такой злой и такой знакомый, чувствуется даже через одежду. И мое собственное, едва дергаясь в конвульсиях, тянется за ним, пытается подстроиться, поймать общую волну.

— Равнодушное чудовище!

— Мммм, надо же, — отодвигает от себя. Одной рукой продолжает удерживать, а второй хватает за подбородок, вынуждая запрокинуть голову и смотреть в глаза, — И как тебе жилось с этим чудовищем? Как спалось в одной постели все это время?

Краснею до кончиков волос, злюсь, пытаясь вырваться, но Макс держит так, словно я не сильнее бабочки.

* * *

— Мучилась, наверное, бедняга, — на мужских губах появляется циничная ухмылка, — шутка ли два года трахаться с чудовищем.

Я чувствую, как пылают мои щеки.

— Макс…

— Хотя ты девка целеустремленная. Ради дела на что угодно готова. Хоть в глаза улыбаться, а за спиной травить, хоть бабу другую подложить, хоть самой ноги раздвигать.

Дергаюсь, снова пытаясь вырваться, но его хватка не слабеет ни на миг.

— Что-то не так, милая? Я в чем-то ошибся.

Я не знаю, каким образом, он все выяснил, но меня это пугает до коликов. Поэтому ляпаю первое, что приходит в голову:

— Если бы я на самом деле хотела тебя отравить, то давно бы это сделала!

— Ммм, мне сказать спасибо за то, что пощадила? Надо же, какая великодушная дева мне досталась. Повезло.

— Отпусти! — снова вырываюсь, и снова без толку. Сжимает больно и безжалостно.

— Э, нет, дорогая. Я теперь тебя никуда не отпущу. Будешь рядом, и будешь расхлебывать все, что наворотила. Это, конечно, не то долго и счастливо, о котором я раньше мечтал, но тоже неплохо. Тем более, ты мне очень крупно задолжала.

— Я ни копейки себе не оставила. Все перевела в приюты…и на счет твоему сыну!

Да, мы с Санькой поклялись, что не оставим Алениного сына на произвол судьбы. И когда он подрастет, то получит все причитающееся от горе-папаши.

— Значит, буду считать это своего рода алиментами, — недобро ухмыляется он, — Что скажешь?

Я ничего не могу сказать. Меня разрывает от эмоций.

Это не тот Макс, которого я любила. Это другой. Жестокий и презирающий меня так сильно, что это презрение чувствуется кожей.

— Ну что встала, как не родная. Раздевайся.

— Кирсанов!

— Не строй из себя недотрогу. Тебе не привыкать ради дела ноги раздвигать. Разве нет? — ядовитая насмешка разрывает душу. В ней нет ни намека на сомнения.

— Не смешно! — я пячусь от него так, словно передо мной не бывший муж, а сам черт, выбравшийся из Преисподней.