Я больше тебе не враг (СИ)

Я устала. Жара, беременность, нервы — все это наваливается на меня, лишая остатков сил. И я делаю то, что никогда прежде не делала. Валюсь в обморок.

Последнее, что вижу, прежде чем серый мрак засасывает в себя — это хмурый Макс. Последнее, что чувствую — это его руки, успевшие подхватить меня за миг до падения.

Глупо, но я рада, что хоть так могу почувствовать его прикосновение.

Видать, не так сильно я отличаюсь от романтических дур, любящих сказки.

Муть не выпускает меня из своих объятий. Кажется, вот-вот вырвусь, но потом отшвыривает обратно. Раз за разом, не позволяя открыть глаза и сделать вдох полной грудью.

Во рту сухо. В ушах гул. Он то гаснет, то становился оглушающим, но ни на миг полностью не прекращается. И только позже, когда все-таки получается разлепить тяжелые веки, я понимаю, что это за гул.

Мы в небольшом частном самолете. Я лежу в полуопущенном кресле, на мне плед. А напротив меня сидит Кирсанов и что-то смотрит на планшете.

Не шевелюсь, едва дышу, рассматривая его из-под опущенных ресниц. Серьезный, мрачный, с жёсткими складками вокруг рта. Даже на расстоянии я чувствую холод, волнами расходящийся от него. А дурацкая память внезапно заполоняется фейерверком воспоминаний о том, как мы жили раньше. Как смеялись, как просыпались в одной постели, как ездили отдыхать или просто сидели молча рядом, и никто нам больше был не нужен. Наверное, это и было счастье.

Но разве мы имели на него право после того, что случилось с Аленой? После того, как одна не уследила, а второй растоптал?

Нет.

Думать об этом так мучительно, что ошметки груди снова начинают кровоточить. Сжимаются сильно-сильно, замирают, а потом толкаются, застревая где-то в горле. Я судорожно вдыхаю, и в тот же момент в меня впивается ледяной взгляд.

— Очнулась.

В голосе ноль эмоций. Только холодная констатация факта.

Я подтягиваю плед ближе к подбородку и тихим стоном сажусь. От неудобной позы затекла спина, и ноги стали совсем ватные.

— Не припомню, чтобы ты раньше валилась в обмороки, — произносит как бы между прочим, — Давно ли такой неженкой стала?

С тех пор, как под сердцем зародилась новая жизнь.

Конечно, вслух я этого не говорю. Только жму плечами.

— Куда мы летим?

Я не уверена, что Макс ответит, и тем не менее ответ все-таки звучит:

— Домой, любимая. Отдохнула и хватит. Пора возвращаться.

Черт. Я не знала, что слово «любимая» может звучать, как самое страшное ругательство. Вроде буквы те же, а смысл совсем другой.

— Зачем я тебе?

Насмешливо вскидывает бровь.

— Хочешь, чтобы я вернула тебе деньги?

Вскидывает вторую.

Я не сдаюсь:

— В деньгах дело, да? Тогда можешь выкинуть меня из самолета прямо сейчас. У меня их нет. Я все потратила на…

— Благотворительность? — участливо подсказывает бывший муж, — не переживай, я в курсе вашей впечатляющей щедрости.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Я с тихим ужасом думаю о том, в курсе чего он еще может быть. Деньги — это ведь не самое страшное из того, что я сделала.

Серые глаза опасно сверкают.

Точно в курсе.

— Мне плевать на деньги. Будем считать, что тоже поучаствовал в жизни бедных сироток. Что скажешь?

Я ничего не могу сказать. Потому что стюардесса приносит поднос, на котором одна чашка кофе.

Макс берет ее, отпивает глоток, не сводя с меня ничего не выражающего взгляда:

— Ммм, мой любимый. С кардамоном. Но ты и так это прекрасно знаешь.

Мне точно хана.

* * *

Самолет бодро ныряет на один из частных аэропортов. Мне приходится закрыть глаза и задержать дыхание, потому что тошнота подкатывает к горлу. По спине холодный пот. Я цепляюсь скрюченными пальцами за подлокотник, сжимаю его до боли и молюсь.

Прошу только об одном — пусть Кирсанов ничего не заметит. А если заметит, то не поймет.

— Давно ли ты боишься летать?

Все-таки заметил…

— С этого дня, — хриплю, не открывая глаз.

Пусть думает, что мой страх связан с ним. Пусть верит в это, как в таблицу умножения. Пусть что угодно делает, но даже взгляда не смеет опускать на мой живот.

Чтобы как-то перебить его внимание я задаю логичный вопрос:

— Что будет дальше?

Улыбается.

И ни черта это не добрая и не ласковая улыбка. Так смотрит белая акула на пловца, свалившегося с доски для серфинга.

Макс ничего не отвечает, и от этого мурашки по коже бегут в два раза быстрее. А в голове пульсирует: он меня ненавидит, ненавидит, ненавидит!

Я бы тоже на его месте ненавидела.

Я столько сделала в погоне за местью, что теперь не отмыться.

Может извиниться? Сказать, прости меня Максимка дуру грешную, натворила я дел, но больше не буду. Честное слово.

От таких мыслей становится смешно. Прекрасно осознаю, что сейчас не место и не время, но не могу удержать дебильную улыбку, которая тянет в стороны уголки губ.

— Кому-то весело?

Кому-то капец как страшно и одиноко.

— Ни капли. Это нервное.

— Еще рано нервничать, милая. Все самое интересное начнется позже.

Его слова, как раскаленный кол между лопаток. В них холод, равнодушие и вместе с тем лютое обещание.

Он ведь не такой на самом деле. Совсем не такой. Я его знаю… Знала…