Я больше тебе не враг (СИ)

— И ты такая: да-да, вали, Санек! Я не удивлен, ты легко людей в расход пускаешь.

Теперь румянец стал пятнистым, а дыхание еще более прерывистым.

— Зачем ты привез меня сюда? — повторяет прежний вопрос, — чего добиваешься?

— А как ты думаешь?

— Никак, Максим, — сдавленно произносит она, — я никак не думаю.

Она снова пытается закрыться, провалившись в пучину безразличия, но я не даю ей этого сделать.

— У тебя есть шанс избавиться от меня. Завершить начатое и дело с концом, — не отводя от нее взгляда, делаю шаг назад. До обрыва чуть больше метра и по спине несутся мурашки. Я не боюсь высоты, но, когда она вот такая — открытая и готовая в любой момент поглотить, врубается инстинкт самосохранения и становится не по себе.

Таисия непонимающе хмурится. И когда до нее доходит, о чем речь, румянец уступает место бледности:

— Дурацкая шутка, Кирсанов.

— Никаких шуток. Это идеальное место. Ты сама прекрасно знаешь, что никто нас не услышит, никто не появится. Тело могут искать годами. Ты можешь толкнуть меня и уйти. Снова, — еще небольшой шаг назад.

Она сдавленно втягивает воздух.

— Ключи в зажигании. В бардачке документы. Деньги… — лезу во внутренний карман и достаю оттуда портмоне, — наличности не много, но есть карты. Пин-код ты знаешь, я ничего не менял.

Бросаю к ее ногам.

Правильно говорят, первый раз — трагедия, второй раз — фарс. То, что происходит сейчас — гротескное, карикатурное подобие прошлой ситуации.

— Ты можешь сбежать. Ребенок останется с тобой, и никто никогда не узнает, что здесь произошло.

— Что ты несешь? — Таисия начинает задыхаться, — отойди от края.

— Зачем? — заложив руки в карманы, небрежно пожимаю плечами. — представляешь, сколько проблем можно решить одним махом. Редкостная удача. Не об этом ли ты мечтала?

* * *

Да, я — редкостный козел, раз вывожу ее на такие эмоции. Тяжелые, больные и мучительные, специально терзаю, в надежде, что плотину прорвет. Надо вскрыть этот гребаный нарыв и прочистить рану.

— Я никогда не хотела причинять тебе вред!

— Да ты что? — нагло вскидываю брови, — а как же твоя мега продуманная месть? Как же желание любой ценой поквитаться за несчастную девочку Алену, которой я попользовался? Обесчестил бедолажку, оплодотворил против воли, а потом спустил в утиль. Ну тварь же, а не мужик. Таких не то, что наказывать, таких топить надо.

Слова про Алену словно пощечины. Я вижу, как Таська дергается, будто ей и правда прилетает болезненная оплеуха. Хотя так и есть. Все, что произошло — это оплеуха от судьбы. Она порой та еще сучка, так нагнет, что мало не покажется. Наизнанку вывернет и все с ног на голову поставит. Ее уроки капец какие болезненные, но зато самые доходчивые!

— Максим…

— Слушай, может тебе книгу написать? О том, как устроить неугодному мужу глобальный звездец. И обязательно добавить туда главу о том, в каких пропорциях подмешивать энергетики, чтобы бомбило сутками напролет и в голове все мысли в фарш. И про волшебные чаи, от которых в штанах дымится. Я думаю, это будет мировой бестселлер.

Он смотрит на меня огромными глазами, дрожит подбородком, и не может ничего сказать. А я продолжаю добивать, доламывать остатки той стены отчуждения, которую она возвела вокруг себя.

— Ну что же ты? Давай, толкай. Ты же этого хотела. Все то время, что жила бок о бок со мной только думала, как уничтожить, раздавить. Вперед! Мечты сбываются.

— Прекрати…не надо.

— Не надо что?

У нее на глазах выступают первые слезы.

— Страдать-то оно, конечно, приятнее, да? Так аристократично, возвышенно, прямо куда деваться.

— Нет в этом ничего возвышенного.

— Ой, да ладно. Ты на себя со стороны посмотри. Мученица, мать твою за ногу. Воевала за идею, воевала, грудью и остальными местами на амбразуру бросалась, а идея говном оказалась… Какая досада. Может, мне тебя пожалеть?

— Я не достойна… — сдавлено мотает головой.

— Ой заткнись, а? — рявкаю в сердцах, — вот не надо всей этой херни про достойна-недостойна. Просто скажи: я налажала! Нахеровертила так, что у самой волосы дыбом. Ну или толкай и закончим.

Еще один шаг… И она все-таки срывается.

Кидается ко мне на шею и во весь голос рыдает:

— Прости меня, пожалуйста. Прости. Слышишь? Прости. — Она захлебывается слезами, цепляется за меня так, словно я вот-вот исчезну. — Прости меня. Прости. Прости.

Ревет навзрыд, так горько, что у меня кишки скручивает. Стою как истукан, морщусь, в тщетной попытке справиться с цунами захлестывающем с головой, еле дышу.

В этих слезах нет фальши, нет наигранности и попыток перегнуть ситуацию в свою сторону. Есть только дикая тоска и страх.

Мне все-таки удалось сломать тот саркофаг, в котором она собралась себя хоронить, и вытащить на поверхность настоящую Таську. Открытую, беззащитную, глубоко несчастную. Она здесь, рядом, больше не прячется.

— Я была так неправа. Так чудовищно ошибалась, я… — Хватает воздух ртом, задыхается. — это я…я во всем виновата!

Поперек горла колючий ком, так что ни сглотнуть, ни продохнуть, глаза печет. Даже ноги и те слабеют. Меня ведет.