Я больше тебе не враг (СИ)

А Мария не сдается и присылает мне фото в черном кружевном белье. Я долго его рассматриваю, пытаясь найти хоть какие-то отголоски в душе, но пусто. Просто трусы на простой заднице, и просто лифчик на простых титьках. Как картинка из журнала – вроде симпатично, а вроде и похер, страницу перевернул и забыл.

Однако вопреки собственному настроению и желанию, я отправляю ей короткое:

«Завтра приеду».

И тут же прилетает восторженное «жду» и какие-то дурацкие смайлики. Мне что пятнадцать лет, чтобы радоваться при виде перевернутых красных жоп, в народе именуемых сердечками?

Следующий день тоже как на иголках. Важная сделка, большие деньги и люди, всерьез заинтересованные в сотрудничестве со мной и с моей фирмой, а я тайком, держа телефон под столом читаю сообщения, падающие на телефон.

Это из загородного. Юрка пишет, что гостья – а он Тасю иначе как «гостья» никогда не называл несмотря на то, что караулил ее сутки напролет — так вот, гостья ничего не ела вчера, и сегодня тарелку вернула почти нетронутую. И гулять отказалась несмотря на то, что погода не по-осеннему солнечная. Вместо этого весь день спит.

А я что сделаю? Могу приказать насильно накормить и вытащить на прогулку, только какой смысл? Поэтому отправляю: «Оставьте ее в покое».

Злюсь, и это играет мне на руку. Мозги тут же активируются, чтобы разбросать текущие задачи, поэтому сделка проходит быстро и удачно. Партнеры довольны, я рад, что освободился от этой обузы.

— Максим Владимирович, может, в ресторан махнем? Отметим? — предлагают они.

Я перехватываю нацеленный на меня кокетливый взгляд его помощницы и морщусь. Хватит, плавали.

— Извиняюсь, но нет.

— Семья? — участливо спрашивает седовласый мужчина, который у них отвечает за юридическую чистоту сделок.

Ложь легко срывается с моих губ:

— Она самая.

На этой ноте мы расстаемся. Они идут праздновать, а я покидаю офис. На сегодня с работой покончено, надо ехать за город и разбираться, кто там не ест и почему. Но прежде я отправляюсь к Марии.

Она встречает меня во всеоружии. Накрашенная, разодетая, с красивой прической. Когда ткань на платье натягивается, я вижу контуры напряженных сосков и понимаю, что под ним ничего нет.

— Максим, ты пришел, — она льнет ко мне, пытаясь обнять, а я перехватываю тонкие запястья и отстраняюсь. Она замирает и вскидывает на меня настороженный взгляд, — Максим?

— Ты прости, что так получилось, но между нами ничего быть не может.

Я опасаюсь истерик и совершенно не настроен на разборки, но она воспринимает мои слова на удивление достойно. И вместо того, чтобы выплеснуть недовольство тихо спрашивает:

— У тебя кто-то есть?

— Есть.

Мое персональное чудовище, которое решило заморить себя голодом.

— Я знала это, — сковано улыбается, — чувствовала, что ты мыслями не со мной, а совсем в другом месте.

— Прости, — извиняюсь еще раз, — спасибо, что потратила на меня свое время, но я точно не тот, кто тебе нужен.

Она вздыхает и, плотнее смыкая вырез на груди, устало машет рукой:

— Иди уже, — и когда я уже выхожу на лестничную площадку, добавляет, — спасибо, что сказал по-человечески, а не повел себя как урод.

Я хмыкаю. Это опыт, девочка. Чертовски хреновый и болезненный опыт.

После разговора с Марией с плеч будто камень тяжеленный скатывается. С чистой совестью я переворачиваю эту страницу и еду за город.

Глава 13

Что-то сломалось, там, за рёбрами, где должно биться сердце. Теперь в том месте непрерывно гудело, сжималось от холода, а иногда наоборот плавилось от внезапного огня. И то, и другое причиняло острую боль, пронзающую от макушки до пят.

Но боль не самое страшное. Боль — это даже хорошо, потому что я ее чувствовала, потому что она намекала, что как бы еще жива. Пока жива. Желание цепляться за этот мир с каждой секундой становилось все слабее. Зачем? Если кругом обман и под ногами нет твердой земли? Если все, чем я дорожила, рассыпалось в пыль и обесценилось?

Я привыкла бороться. Всю жизнь куда-то карабкалась, цеплялась зубами и когтями, чтобы удержаться на плаву. Привыкла ставить цели и достигать их, идти к ним как бы ни было тошно и больно. Привыкла…

Только что делать с осознанием, что цели оказались никчемными? Что я пробивала лбом ворота, рвалась вперед, потому что «так надо», а за финишной чертой не оказалось ничего кроме горсти пепла. И этот пепел — все, что осталось от моей жизни, моей любви.

Для чего цепляться дальше, если все самое важное и ценное в этой жизни я уже сломала? Раскрошила на мелкие куски, растянуло по волокнам и испохабила?

И ради чего? Ради мести, которая не имела смысла, потому что мстить было не кому и не за что.

Меня просто использовали, как листок туалетной бумаги. Подтерлись, испачкали и в конце сказали, что не нужна, что могу проваливать…

Я вспоминаю Алёнино лицо в тот момент, когда она рассказывала правду, и морщусь. На нем было ликование, злорадство и ноль сожалений. Подруга моя, сестра, часть моей стаи… та, ради которой я была готова на все, та, за чью «смерть» я винила не только Кирсанова и себя, собиралась мстить до конца, чего бы мне это ни стоило…