Я больше тебе не враг (СИ)

— Обещаю не показываться вам на глаза, не надоедать. Просто хоть иногда, хоть раз в год давай знать о том, как у вас дела. Ни встреч, ни фотографий просить не стану, мне достаточно будет просто знать, что у него или нее все хорошо, что о нем заботятся и любят. О большем я не прошу.

***

— Все сказала? — хриплю и до такой силы сдавливаю вилку, что она больно впивается в ладонь.

— Еще не совсем. До конца беременности обещаю себя беречь и выполнять все рекомендации. Не переживай, проблем не доставлю и ничем не наврежу ребенку, — продолжает перечислять, и с каждым словом ком у меня в горле становится все более тугим и острым.

Не дышится.

— Если у тебя будут какие-то пожелания, замечания, требования относительно ребенка, я заранее согласна. Просто скажи…

Такая вся покладистая, покорная, что аж выть хочется.

Глядя на ее бледное лицо, заглядывая в пустые глаза, я сам чувствую себя неживым. Будто мой собственный свет потускнел и пошел рябью.

Где та стерва с наполеоновскими планами? С многоходовками, от которых голова кругом шла и хотелось орать «какого хрена»? Где зараза, которую страстно мечтал или придушить, или в окно выкинуть? Куда она пропала?

Верните обратно! Потому что без нее сдохнуть хочется.

— Я надеюсь, твоя Мария примет ребенка, полюбит его и будет заботиться, как о родном. Мне очень хочется, чтобы у него была мать, которая любит его всем сердцем. Чтобы семья нормальная была. Позаботься об этом. Пожалуйста. Больше я ни о чем не прошу. А со мной можешь делать, что хочешь, — покорно опускает взгляд, — заслужила.

Меня пугает эта покорность. У нее привкус безысходности, угасания. Так выглядит человек, который больше ни в чем не видит смысла.

Я держу эмоции под контролем, хотя меня вот-вот бомбанет.

— А ты что? Собралась жизнь с нуля начинать? Без балласта из прошлого?

— Жизнь? — снова переводит на меня пустой взгляд и жмет плечами.

Что-то со звоном обрывается внутри.

Она не просто сдалась. Она поставила крест на себе.

Больше не цепляется, не злится, не смотрит на меня в плохо скрываемой яростью или тоской. Вообще пусто. Даже Алекса сейчас позавидовала бы тому равнодушию, что ширилось в моей бывшей жене. Тот огонь, который привлек меня в первую нашу встречу, очаровал и безжалостно покорил, не оставив шансов на спасение, теперь затух, оставив после себя лишь горсть черного пепла.

Тася замолкает, снова сосредоточившись на своей тарелке. Продолжает старательно есть, ведь пообещала, что не станет морить себя голодом, а свои обещания, даже самые дурацкие, она держит. Мне ли этого не знать.

У меня кусок в горло не лезет, просто перекрыто все диким спазмом. До сих пор не верится, что мы оказались в такой сраке из-за какой-то сучки. Что нас так перемололо из-за чужих обид и желания хоть как-то отыграться. Гребаный цирк с лядскими клоунами нервно отдыхает в сторонке.

После завтрака я сижу, сцепив руки в замок, а Таисия, как примерная хозяйка, собирает тарелки и отправляет их в посудомоечную машину, стирает со стола. За это время ее взгляд ни разу не поднимается на меня. Она не здесь, не со мной, Я чувствую, как с каждым мгновением ее относит все дальше.

А я…я хочу удержать ее, поймать до того момента, как она достигнет точки невозврата.

— Собирайся, — не узнаю свой голос.

— Куда?

С ее стороны ноль интереса, просто механическое уточнение. Мне кажется, скажи я сейчас, что собрался вывести ее в лес и закопать она даже не удивится, молча кивнет и пойдет за лопатой.

— Потом узнаешь.

Беда в том, что я сам не знаю, куда собрался ее везти, просто мне внезапно кажется единственно правильным и жизненно необходимым забрать ее отсюда.

— Дай мне десять минут, — просит бывшая жена, и я кивком соглашаюсь.

Десятью минутами больше, десятью меньше – неважно. Мы стоим посреди черного болота, которое пожирает наше время, нас самих. Захлебываемся. И кажется, только мне по силам вытащить нас из него.

Спустя ровно десять минут Тася спускается вниз полностью одетая. Темные волосы заплетены в косу, на лице ни грамма косметики, бледные щеки и темные круги под глазами – этот образ бьет наотмашь по нервам своей измученной беззащитностью.

— Я готова.

Как во сне мы выходим на улицу, садимся в машину и выезжаем за ворота. В машине еще прохладно, но кажется, что нет воздуха – вместо него отравленная пустыня. Я уже забыл, когда мог спокойно дышать, не чувствуя агонии за грудиной.

Я не хочу так больше. Меня это задолбало. Меня все задолбало! Я просто хочу вернуть наши жизни обратно и забыть обо всем дерьме.

Но для начала надо вскрыть нарыв, выплеснуть все, что накопилось. Надо сделать больно, чтобы потом стало легче.

Дорога до города занимает непривычно мало времени. Я сам не замечаю, как втапливаю педаль в пол, выжимая из машины максимум, и несусь вперед. Мимо пролетают голые, неказистые деревья, иногда с ревом проносятся встречные машины, но наша полоса всегда пуста.