Я – бронебойщик. Истребители танков

Если вы смотрите военные фильмы, то в кадрах, где показывают немцев, без конца звучат слова: «Шнель! Шнеллер! – Быстро, быстрее!». И показывалась бестолковая и крикливая немецкая суета.

К сожалению, происходило с точностью наоборот. Фрицы, когда надо, поторапливались, наносили быстрые резкие удары. А вот суетой, бестолковщиной, криками «Быстрее! Вперед!» отличалось наше начальство.

Ночью на правый берег по канату переправили с легким вооружением две роты. Они продвинулись метров на триста, оттеснили с боем немногочисленные передовые посты.

Без артиллерии, минометов (даже «максимы» по канату не переправишь) роты дальше продвинуться не смогли и стали срочно окапываться. Свою задачу они выполнили. Плацдарм, хоть и небольшой, был захвачен, теперь требовалось построить мост для переброски войск и артиллерии.

Саперная рота была самой многочисленной в полку – более полутора сотен бойцов. Командир был у них новый. Капитан, работавший раньше прорабом на стройке. За дело он взялся энергично и умело. Однако немцы подтянули дополнительные силы.

Началась мясорубка. Истошно выкрикивали это пресловутое: «Быстрее! Давай, давай!» Мы находились пока на левом берегу. Смотреть, что происходит на переправе, было невыносимо. В воде и вдоль берега поднимались фонтаны минных разрывов. Были видны пулеметные трассы – день выдался пасмурный, шел мелкий дождь.

Саперы забивали массивными колотушками сваи, соединяли их бревнами, реже – металлическими швеллерами, кое-где уже появился настил.

Все это происходило под непрерывным обстрелом. Саперов просто выбивали. Взрывы сбрасывали людей в воду, редко кто выплывал. На наших глазах взрыв разорвал на части сапера, тянувшего вместе с другими массивное бревно. Пулеметные трассы порой утыкались в человека, и тот, вскрикнув, падал в воду.

Две роты на правом берегу оттеснили огневые точки. Каким бы сильным ни был огонь, но стреляли издалека, и работа продолжалась.

– А чего Рекункову роту не угробить? – зло матерился хвативший водки старший лейтенант Ступак. – Орден Красного Знамени получил. Продвинется вперед, еще один повесят. Или кто погибших считать будет? Главное – активность, вперед! Еще одну водную преграду одолели. Наплевать, какой ценой. Ты глянь, Андрюха, вода красная течет.

За последнее время мы с ротным не сказать что сдружились, но стали ближе. Не буду преувеличивать, но на кого ему было надеяться? На политрука, который под любым предлогом в штаб полка убегал? На двоих младших лейтенантов, мальчишек лет девятнадцати, которые пороху еще не нюхали?

Вот и получалось, что чаще всего старший лейтенант решал разные вопросы с Филиппом Черниковым, который исполнял обязанности командира взвода, и с несколькими опытными сержантами, в число которых попал и я.

В те же дни узнал я непростую военную биографию ротного. Призвали в армию из крохотной деревушки, затерянной в заволжских степях. Отслужив два года, закончил заочно седьмой класс, необходимый для поступления в училище.

Два года учился в Саратове, затем направили на Дальний Восток. Здесь женился, родился ребенок, вроде все складывалось неплохо. В тридцать девятом перевели с повышением под Брест. Дали просторную комнату в служебной квартире. Жена радовалась: наконец зажили по-человечески. К тому времени подрастали сын и дочь. В магазинах есть что купить, Юрий командовал ротой, у начальства был на неплохом счету.

– Двадцать второго июня заступил по части дежурить, – рассказывал мне Юрий Ефремович Ступак. – Жена проводила, поцеловала, до завтра, мол! С тех пор ни о жене, ни о детях ничего не знаю.

Первый свой бой старший лейтенант Ступак принял прямо у ворот своей части. На второй день попал в плен. Пользуясь неразберихой, бежал. Шел на восток. И на восток отступала наша армия. Догонял своих целых полтора месяца.

За это время чего только не нагляделся. Колонны разбитой и совершенно новой техники по обочинам дорог. Почему бросили – непонятно. В других местах красноармейцы сражались до последнего. Дымились подбитые немецкие танки, а неподалеку – вмятые в землю пушки и тела наших артиллеристов.

Вместе с группой бойцов и командиров перебирались через железнодорожные насыпи, где из огромных воронок торчали скрученные, порванные рельсы, расщепленные шпалы. Из обгоревших разбитых вагонов тянуло запахом гниющей человеческой плоти. Во множестве лежали бойцы, почти все разутые, без шинелей и гимнастерок.

Попадались эвакуированные. Каждый раз Юрий смотрел на них с замиранием сердца: вдруг увидит тела жены и детей. Погибших собирали и сносили в яму крестьяне. Рассказывали:

– Немцы приказали. Засыпать землей, сосчитать и воткнуть дощечку, сколько людей закопали.

– Памятник, что ли?

– Хрен, а не памятник. Чтобы видели, сколько наших побили.

– Ой, много, – качали головами белорусские крестьяне. – Сердце сжимается на все глядеть. Вон в той воронке сто семьдесят человек зарыли. В эту не меньше уложим. И военные, и гражданские, бабы с детишками.

Крестьяне делились харчами, взятыми из дома. Показывали, где валяются не подобранные немцами винтовки и патроны.