Только сейчас я понял, что идти некуда. Понятно, что хозяйка не будет ждать нас год и держать арбатскую квартиру. Таланин прямо на вокзале купил билет до Оренбурга. Я поехал в подмосковный город О. к матери.
Первым делом дома я открыл ноутбук и разом написал десять страниц. Я еще не знал, что на следующий день удалю их, но сейчас я как никогда чувствовал себя писателем.
Я прожил дома до декабря. Писал по несколько страниц и удалял их на следующий день. Мне казалось, что я пишу как девятиклассник школьное сочинение. Так оно и было.
В один из дней отчим в очередной раз ушел в запой. Мать сидела на кухне. Он сидел напротив и выпрашивал денег на бутылку. Сначала умолял, потом угрожал, затем снова угрожал.
Я вышел из своей комнаты, прихватив табуретку. Спокойно зашел на кухню и разбил табуретку ему об голову.
Правду говорят: «Был бы трезвый, умер бы».
Когда отчим вышел из запоя, он сказал мне: «Наверное, ты понимаешь, что ты здесь теперь не можешь жить». «Понимаю», – ответил я.
Собрал вещи, благо весь мой скарб умещался в одном рюкзаке. Поцеловал мать и пошел на электричку. Решил по дороге зайти в торговый центр, что отгрохали на месте рынка, где я работал охранником. Я был уверен, что дядя Гриша до сих пор работает там, и мне очень хотелось навестить его.
Он действительно там работал. Дядя Гриша совсем не изменился. Над шевроном «Страж» на спине по-прежнему красовался флаг Тибета.
– Повзрослел, – сказал дядя Гриша, когда увидел меня.
– Наверное, – ответил я.
– Ну что, барменом работаешь?
– Нет, давно уже не работаю.
Дядя Гриша улыбался и смотрел так, словно хотел много еще о чем поговорить. А я чувствовал, что мне совсем нечего ему сказать. Я даже не понимал, зачем хотел его увидеть.
Мы выкурили по сигарете. Дядя Гриша крепко пожал мне руку и спросил напоследок:
– Книгу-то прочитал?
– Прочитал, – ответил я и добавил: – И не раз.
– Вот и хорошо, – сказал дядя Гриша.
Я сел в электричку. Следующая остановка Новогиреево. Осторожно, двери закрываются.
Я сидел на Курском вокзале и не понимал, как дальше действовать и куда идти. Голосовые объявления на вокзале приказывали мне бояться: оставленных случайно или специально забытых сумок, каких-нибудь коробок или пакетов. В таких случаях надо сообщить куда надо, придет обученная собака, все проверит.
Потом сказали, что, если увижу что-нибудь, пропагандирующее нацизм, я должен сообщить куда надо. Это было что-то новенькое. Вряд ли в таком случае придет обученная собака. Ее никак нельзя обучить отличать нарисованный на заборе хуй от свастики. Но кто-нибудь обязательно придет. Назначит экспертизу.
Потом сказали, что нужно быть внимательным и «сообщить о подозрительных лицах».
Я спустился в метро. В метро сказали, что еще нужно сообщать, если заметил «лиц в пачкающей или грязной одежде». Что делать, если лицо в грязной, к тому же пачкающей одежде забыло сумку, нарисовало на вагоне хуй, а на стене вестибюля свастику, зигануло и убежало вверх по эскалатору – не сказали. Но я догадался. Наверняка, есть кто-нибудь, кому можно сообщить и кто во всем разберется.
Я доехал до центра и вышел на станции «Охотный ряд». Набрал номер Андрея Ниподатенко. Я не был уверен, что он возьмет трубку, да и прежний ли у него номер. Но он ответил. Ответил и обрадовался.
– Ян, ты! Ты где пропадал?
Мне показался странным его вопрос. Он и сам ни разу мне не позвонил за все это время.
– Давай, приезжай ко мне! – почти орал он в трубку.
– Куда ехать? – спросил я.
– В Чертаново, сейчас адрес эсэмэской кину.
Телефон брякнул сообщением.
– Получил?
– Получил, – ответил я, – скоро буду.
Декабрь в этом году выдался снежным. Снег валил хлопьями, но тут же таял. Люди спешили спрятаться в метро. Многие шли с зонтиками, что мне казалось нелепым. Никогда не понимал, как можно прятаться от снега под зонтиком.
Андрей Ниподатенко открыл дверь и крепко обнял меня. Я почувствовал, что от него разит недельным перегаром.
– Проходи, проходи, я сейчас в магазин сбегаю, – сказал он и действительно убежал в магазин.
Андрей Ниподатенко принес три бутылки водки, курицу гриль, банку соленых огурцов, апельсиновый сок, томатный сок и буханку черного хлеба.
Такой классический набор говорил только об одном – отступать он не собирается, а я не смогу бросить товарища одного. Судя по запаху в квартире, линия фронта здесь проходит уже давно и пока никто не побеждает.
Андрей Ниподатенко отломил от куры лапы, разлил по рюмкам водку.
– Ну, за встречу, – сказал он.
– За встречу, – поддержал я тост и опрокинул рюмку в себя.
Он тут же налил следующую. Темп мне стал понятен. Мы выпили по три. Я прикурил сигарету.
– Где пропадал? – спросил Андрей.
– На Алтае был.
– На Алтае красиво.
– Согласен, – ответил я и спросил: – А ты?
– Я же контракт подписал. Служу.
– Во как!
– Четвертый десяток дураку.
– И как там? – спросил я.
– Нормально. Чего я в этой армии не видел?