Я буду любить тебя...

На опушке леса, где, если верить молве, водились привидения, мы спешились и привязали лошадей к соснам. Итальянца, связанного и с кляпом во рту, мы оставили лежать поперек седла гнедой кобылы. Затем, ступая бесшумно, как индейцы, вошли в лес.

Едва мы в нем очутились, как солнце словно бы померкло. Могучие исполинские сосны росли здесь так часто, что далеко в вышине их кроны смыкались, образуя непроницаемый для солнечного света свод, тяжелый, сумрачный и давящий, точно грозовая туча. Внизу лес походил на пещеру. Тут не было ни молодых деревьев, ни кустов, ни вьющихся лиан, ни цветов, ни одной яркой краски — только бесконечные сосновые стволы и земля, выстланная скользкой, красновато-коричневой хвоей.

Тихо пробираясь в полумраке, мы долго не слышали ничего, кроме нашего собственного дыхания и стука наших сердец. Но достигнув медленно текущего ручья, такого же оцепенелого, как и лес, по которому он струился, и пройдя некоторое время вдоль его сонных излучин, мы наконец услыхали человеческий голос и различили вдалеке неясные фигуры, сидящие над черной водой. Мы крались, скользя от дерева к дереву, осторожно и беззвучно, потому что в этой угрюмой тишине малейший шорох прозвучал бы как пистолетный выстрел.

Вскоре мы остановились и, прячась за гигантским стволом, начали украдкой наблюдать за похитителями и похищенными, ожидавшими на берегу ручья лодки с «Санта-Тересы». Леди, которую мы искали, лежала на темной земле под сосной, словно упавший цветок. Она не шевелилась, глаза ее были закрыты. В головах у нее сидела негритянка, и ее платье и тюрбан смутно белели в полумраке. Под соседним деревом сидел Дикон со связанными за спиной руками, а вокруг него — четверо французских слуг милорда Карнэла. Именно голос Дикона мы слышали несколько минут назад. Он все еще говорил, и теперь мы уже могли разобрать о чем.

— И тогда сэр Томас Дэйл приковал его к дереву — как раз к тому самому, под которым сидишь ты, Джек. — Бедняга Жак мигом пересел. — Приковал он его, стало быть, к этому дереву: одной цепью за шею, другой за туловище, а третьей за лодыжки. А язык ему велел проткнуть толстым шилом. — Тут слушатели взвыли от страха. — Потом здесь же, у него на глазах, выкопали могилу, притом, заметьте, неглубокую, и безо всякого гроба, в одном только саване, положили в нее человека, которого он убил. А потом эту могилу зарыли. Ты, братец, сейчас сидишь прямо на ней!

— Шорт побьери! — взвизгнул прохвост, к которому были обращены эти слова, и тотчас перебрался на менее историческое место.

— А после они ушли, — продолжал Дикон замогильным голосом. — Ушли все: и сэр Томас, и капитан Аргалл, и капитан Уэст, и лейтенант Джордж Перси, и его кузен, мой хозяин, и люди сэра Томаса — все до одного. И ушли они из этого леса с такою поспешностью, будто на него пало проклятие, хотя тогда он не был и вполовину так мрачен, как сейчас. В те времена в нем иногда светило солнце и пели птицы. Теперь-то по его виду этого не скажешь, верно, ребята? Говорят, пока убитый гнил в своей могиле, и живой медленно-медленно умирал в своих цепях, лес делался все темнее и темнее. Ох, смотрите, какой он стал темный и холодный — холодный, как мертвец!

Тут его слушатели сбились в кучку и задрожали. Спэрроу и я стояли близко, и нам было отлично видно, что делают руки хитроумного рассказчика, связанные за спиной. Он двигал ими то так, то эдак, стараясь ослабить веревку, которая стягивала его запястья.

— Произошло это десять лет назад, — продолжал он между тем все более устрашающим голосом. — И с той поры никто никогда не входил в этот лес — ни белый, ни индеец, никто, кого можно было бы назвать человеком. Но почему, спросите вы, на стволе этого дерева не видно цепей и почему не лежат под ним белые кости? А потому, братцы вы мои, что мертвый убийца не успокоился и бродит по этому лесу! Здесь не всегда бывает так тихо — иногда тут слышится лязг цепей! И несмотря на шило, вонзенное в язык, мертвец стонет и воет! И убитому тоже не лежится в могиле: одетый в саван, он все ходит за своим убийцей… Ох, что это виднеется там вдали… там, там… что-то белое…

Четверо прощелыг милорда Карнэла посмотрели в просвет между деревьями и узрели «что-то белое» так же ясно, как если бы оно и впрямь было там. Между тем в лесу с каждым мгновением становилось темнее, повеяло холодом, что было в порядке вещей, поскольку солнце быстро опускалось за горизонт. Но для тех, кто только что выслушал повествование Дикона, решительно все — и темнота, и холод, и тишь — казалось зловещим и таинственным.