Я буду первым, заноза (СИ)

– Ариведерчи, – поднимает руку Глеб и поворачивается ко мне. – Покажешь, где дрова?

Иду на задний двор, показываю на кучу чурбаков и топор. Сама собираю с земли щепу для розжига, отношу в баню. Когда возвращаюсь, застаю картину маслом – Разумовский кхакает, замахиваясь, лупит по чурбаку со всей силы, загоняя топор в древесину. А потом вытащить его не может, скачет вокруг, исполняя африканские танцы.

– Да блиннн… – уже упарился весь, но чурбак так и не хочет отпускать топор.

– Может, Петю позвать? – предлагаю на полном серьезе, но получаю в ответ свирепый лазоревый взгляд. – А то у тебя вон, чуб вспотел даже.

– Я сам! Еще раз этого петуха вспомнишь… – угрожает. Но вот не озвучивает, чем угроза закончится.

– Ну–ну… тогда сам давай, – устраиваюсь на бревнышке, поправляя сарафан, достаю из кармана горсть семечек. Спектакль обещает быть интересным и долгим. – Ты только ноги себе не отруби там, «любимый мужчина и будущий муж Яны».

Когда мне надоедает смотреть на тщетные потуги Разумовского, я начинаю давать советы.

– Подними чурку за топорище, переверни и жахни обухом об другой чурбак.

– За что поднять? Нормально можешь объяснить, что за слова такие? – встал, руки в бока упер.

– Это топорище, это обух… а это чурбак. Подними… и жахни этим, об это! Что непонятного?

– А… понял!

Дело пошло, пришлось даже отойти подальше. Но у спектакля оказалось второе действие, и началось оно возле печки в бане.

– Зачем ты насовала этот мусор в печь? – вытаскивает щепки и складывает в топку поленья.

– Это не мусор, это для розжига. Поленья сами не загорятся. Я сто лет баню топлю, послушал бы хоть, – ворчу, снова вытаскивая деревяшки и складывая щепки.

– А мы сейчас бензинчиком и все прекрасно загорится.

– Вот свою баню построишь, тогда и бензинчиком… и не будет бани. А в моей я сама разберусь. Иди отдыхай. Ничего не умеешь, а лезешь…

– А Петя твой умеет?

– Умеет!

– За него замуж собралась?

– Да и хоть бы за него! – мы стоим друг против друга, уперев руки в бока и сверлим друг друга свирепыми взглядами.

Обмениваемся колкими словами, стараясь ужалить побольнее. Он укоряет меня в том, что я до сих пор не имела дела с мужиками, будто это позорно. А я не выдерживаю и леплю все, что думаю о его похождениях.

– Ревнуешь, крошка? О, да, я не твой этот Петя–петушок, я умею так приласкать, что орать будешь… вот увидишь!

– Не увижу! Иди девок своих ласкай, кобель!

В какой момент все изменилось, я и не поняла. Вдруг его горячие мягкие губы сминают мои. Я сопротивляюсь, но надолго меня не хватает. Это так здорово!

Под моей ладошкой его тугой пресс, так хочется прочувствовать все его мышцы, на руках, на груди… ощутить сильные плечи. Стаскиваю с парня футболку, а он опускает бретель сарафана и тискает мою грудь, целуя шею и плечи.

– Моя девочка…

Подталкивает к дивану, который стоит в предбаннике, задирая подол моего сарафана. Я не хочу прерываться, мне так хорошо от его действий, так сердечко замирает. Позволяю Разумовскому завалить меня на диван и устроиться сверху. Даже тяжесть его тела приятна. Бедра сами расходятся, будто приглашая.

И нет чувства, что мы делаем что–то не так. Все кажется правильным и нужным…

Глава 9

Яна

Грохот раздается настолько неожиданно, что я отскакиваю от Глеба, как ошпаренная. «Бабушка» – это была моя первая мысль, когда смогла наконец-то хоть немного соображать.

– Да чтоб тебя! Руки совсем не держат… ноги спотыкаются… – слышу бормотание бабули, которая уронила ведра с водой. Вовремя она это сделала, иначе…

– Аккуратно, – заботливо говорит Разумовский, когда я путаюсь в собственных ногах.

Когда заходит бабушка, делаем вид, что заняты. Глеб сидит возле печки и разжигает щепки, а я мету веником несуществующий мусор. Мне так стыдно перед ней, что не могу даже смотреть в глаза.

– Наталья Григорьевна, что же вы сами такую тяжесть носите? – Глеб забирает у бабули ведро. – Я сам воды наношу, только покажите откуда.

Они выходят из бани, а я могу немного выдохнуть. Губы горят от поцелуев, по телу до сих пор проходит дрожь от его горячих рук. Если бы не бабушка, не знаю, чем бы это все закончилось. Хотя нет, знаю. Мы бы не остановились.

Опасно, очень опасно находиться так слизко к нему. Я теряю голову, перестаю понимать, что делаю. Успокоившись, иду в дом, помогаю готовить ужин для работников. Вскоре бригада строителей уезжает в соседнее село, та есть что–то наподобие гостиницы. Рано утром снова приедут, к вечеру обещают доделать нам крышу.

– Я все, – говорит, запыхавшись. Бабушка припахала парня в огороде. – Можно идти париться.

На мое удивление Глебу понравилась баня. Я думала, что будет фыркать, привыкший к удобствам. Я как раз мыла посуду во дворе, под навесом, когда из баньки вышел Разумовский в одном полотенце вокруг бедер.

Как только входим в дом, бабуля начала его расспрашивать, хотелось знать мнение городского парня. Глеб нахваливал и баню, и вообще, деревенскую спокойную жизнь, наблюдать было интересно за ними.