Я буду рядом

Меня не удивила сообщенная новость. Я с волнением ждала, что однажды мне придется это услышать. Просто я не предполагала узнать это именно сегодня. Вначале редкие снежные хлопья показались мне случайно залетевшими гостьями, но теперь их стало больше, они образовали густую пелену. Хвоя гималайского кедра во дворе дома напротив всегда оставалась ярко-зеленой, даже зимой, сейчас же медленно покрывалась снежной сединой. Вокруг не было ни души. Только местный автобус, на котором я за четыре года жизни здесь ни разу не ездила, осторожно скользил по заснеженным боковым улицам.

Я вечно путаю недавние события, буквально вчерашние, с теми, что случились лет десять назад. Например, могу долго стоять перед открытым холодильником, искупавшись в его холодном воздухе, и напряженно вспоминать, что же я хотела оттуда достать, но, так ничего и не вспомнив, тихо закрыть дверцу. Воспоминания же о том, как я впервые познакомилась с профессором Юном, невероятно свежи в моей памяти.

Мне тогда было двадцать лет. В то время, глядя на название одной книги, я могла воссоздать в памяти двадцать других книг, о которых напоминало это заглавие. Однажды мы ждали начала занятий в залитой ярким мартовским солнцем аудитории, моя голова лежала на парте. Открылась дверь – вошел профессор Юн. Когда он проходил мимо меня, то мой взгляд упал на его ноги. Туфли на них были настолько большими, что при ходьбе ступни выскальзывали наружу. Казалось, это вовсе и не его туфли. Сгорая от любопытства, что же за человек носит такие огромные туфли, я вскинула голову и тут же ощутила стыд. Неужели бывают на свете столь худые люди? Скорее всего, ни одни туфли в мире не пришлись бы ему впору. Я смотрела на него, и в голове промелькнула мысль о мумии.

Я поспешно перевела взгляд с его тощей фигуры на лицо. Глаза проницательно блестели за стеклами очков. Он подошел к окну и выглянул. Громкие крики студентов на демонстрации мешали ему начать лекцию. Холодный мартовский ветер загнал в аудиторию клубы слезоточивого газа. Тут кто-то в аудитории попытался плотно закрыть одно окно. Профессор Юн долго стоял у другого окна, наблюдая за демонстрацией. Он молчал, и вскоре мы все, один за другим, присоединились к нему. Группу студентов преследовала разъяренная полиция. Белые облачка поднимались над их головами в холодном мартовском воздухе. В тот день профессор Юн задал один вопрос: «В чем смысл искусства в нашу эпоху?» Я не знала, предназначался ли этот вопрос нам или же самому себе, но увидела, как его умное лицо исказила боль. В тот самый момент я впервые по-настоящему обратила внимание на его глаза, и острая, неведомая мне раньше боль пронзила мое сердце. Но откуда я тогда могла знать, что подобные дни неумолимо надвигаются на нас? Или о том, что странная, пронзительная боль, которую я впервые ощутила в тот день, останется со мной на многие годы? И хотя воспоминания о проведенных вместе с ним днях потеряли остроту, меня время от времени преследует воспоминание о глазах профессора Юна. Если перед моим мысленным взором всплывает его взгляд, я снова ощущаю укол острой боли. Эта боль сотнями мелких частиц пронзает мое сердце насквозь, а затем выплескивается наружу, и я снова и снова задаю себе один и тот же вопрос:

– Что ты делаешь?

Когда мне было двадцать, стоило этой мысли мелькнуть в моей голове, я уходила из кампуса и часами бродила по городу. Казалось, мои глаза щипали жгучие пары слезоточивого газа, рассеянные в воздухе. Неужели ничего не изменилось за столько лет? Ведь даже сейчас, когда я вспоминаю его взгляд, то немедленно выхожу из дома, иду, не выбирая дороги, и брожу по городу до изнеможения. Ни я, ни общество не изменились в лучшую сторону, а стали лишь еще более несовершенными. Когда мост над рекой, соединявший два конца города, вместе с автобусом, в котором девочки ехали в школу, рухнул вниз; когда я увидела, как ранним утром самолет врезался в высокое здание на Уолл-стрит; когда в первый день нового года я, не веря своим глазам, почти десять часов смотрела по телевизору на объятые пламенем ворота Суннемун, я задавала себе один и тот же вопрос: «Что ты делаешь?» И мне пришлось выскочить из дома посреди ночи с ключами от машины и ездить кругами вокруг того места, где некогда возвышались ворота Суннемун. Наконец я почувствовала – готова вернуться домой. В такие моменты я чувствую: привычный мир разваливается на части. И я отправляюсь бродить по городу. В пору тоски и одиночества в моей голове вспыхивает одна привычная мысль: «Если бы только он был здесь!»

Кто из нас решил уйти первым?

В какой-то момент я смирилась с мыслью, что мне придется жить без него. Я переживала и ужасно боялась, но, похоже, тогда для меня настало время принять это решение и идти дальше по жизни одной. Но даже после такого решения мысли о нем упорно не отпускали мою память. Как и воспоминание о проведенной вместе ночи в какой-то приморской деревушке.