Я буду рядом

– И я тоже решила сделать все возможное, чтобы стать балериной, как сестра. Мы принялись каждый день после школы посещать уроки хореографии. Но однажды сестра узнала, что одна девочка из ее класса с шести лет занимается хореографией, она разразилась рыданиями, не смогла сдержаться, так как понимала, что не сможет соперничать с той девочкой. Она рыдала: «Я не смогу наверстать потерянное время!» Моя сестра была девочкой, которая в девять лет могла плакать так, словно ее сердце вот-вот разорвется, ее плечи начинали дрожать при мысли о попусту потраченном времени в шесть лет. Я не помню, чем она занималась в шесть лет, но если бы она была такой же, как я, то все свободное время проводила бы за играми. Наши родители прожили вместе уже двенадцать лет к тому моменту, когда родилась сестра, и потому она была для них особенным ребенком. Пытаясь успокоить ее, они не только дали ей возможность учиться в академии, но даже установили балетный станок в доме для самостоятельных занятий. Они пригласили для нее частного преподавателя хореографии. Я все время была рядом и слышала, как преподавательница уверяла ее, что у нее фигура настоящей балерины, при этом сконфуженно смотрела на меня. Но я не обращала на это внимания. Она была права. Я не обладала гибкостью и легкостью сестры и не наслаждалась танцами, как она. Я просто безропотно повторяла все, что делала она.

Вода капала с потолка и, должно быть, щекотала ее кожу. Миру вытерла капли ладонью и рассмеялась:

– Гибкость, да уж! Я была неуклюжей, как доска. Когда речь шла о гибкости, казалось, что мы и не сестры вовсе.

– Почему?

– У меня не получалось даже такое элементарное упражнение в хореографии, как шпагат. Во время занятий все внимание преподавательницы сосредоточивалось на сестре. К тому времени, как она уже освоила арабеск, я все еще училась стоять у станка в первой позиции. Но это не имело значения. Я просто радовалась, наблюдала, как с каждым днем расцветает талант сестры и она становится все прекраснее. И поскольку я не желала соперничать с сестрой и не завидовала ей, мне не на что было жаловаться. Это было самое счастливое время в нашей жизни. И родители, возлагавшие на сестру большие надежды, тоже светились от счастья.

Женщины одна за другой уходили, и банное помещение опустело. Мы остались вдвоем.

– Необходимо обладать хорошим музыкальным слухом, чтобы танцевать в балете. Мне больше нравилось наблюдать, как движения сестры становились изящнее, утонченнее и более плавными, чем пытаться танцевать самой. Но больше всего я любила вместе с ней слушать музыку. Моя сестра интуитивно чувствовала танец. Она мгновенно улавливала сложнейшие движения и растворялась в них. Казалось, она с рождения знала о своем предназначении стать балериной. В свободное время она читала книги о балете. Когда она рассказывала об истории балета или о костюмах, мне казалось, что я слушаю учительницу. Если она узнавала что-то новое об артистах балета, ей не терпелось поделиться со мной и ее щеки алели от возбуждения. Я узнала от нее имена легендарных звезд балета: Павлова, Уланова, Нижинский, Нуреев. Рассказывая мне о балете по ночам, она сама начинала танцевать в лунном свете. Она мечтала станцевать «Умирающего лебедя». И в призрачном лунном свете моя танцующая сестра и в самом деле напоминала лебедя.

– Я никогда не встречала человека, который так говорил бы о своей старшей сестре.

– А что говорят другие люди?

– Ну, знаешь, большинство сестер не отзываются так ни о младших, ни о старших сестрах, как ты. Большинство рассказывает о детских драках.

– О драках?

– Мне кажется, часто сестры толкают и пинают друг друга, спорят, кому достанется лучшая комната, модная одежда, книги или фен. А ты превозносишь свою сестру.

– Это потому, что она всегда была лучше меня.

Мне показалось, это признание причинило ей боль.

– Мы странные? – спросила она.

Я не ответила.

– Странные?

– А тебе обязательно задавать этот вопрос?

Миру вздохнула. Вода в ванне почти остыла.

Я повернула кран горячей воды. Пенящаяся струя с громким шипением полилась в ванну. Миру опустила лицо в воду. Похоже, она задержала дыхание и так долго оставалась под водой, что я уже собиралась громко позвать ее, когда она подняла голову и глубоко вздохнула.

– Юн, не могла бы ты пойти вместе со мной в дом, где мы раньше жили?

– Когда?

– После бани.

Она показалась мне грустной, и я согласилась. Услышав мой ответ, она снова опустила лицо в воду.

Дом располагался на вершине очень крутого холма. Миру достала ключ из-под камня у ворот и отперла зеленую калитку. Небольшой дворик за воротами и входная дверь заросли бурьяном. Большой подсолнух у стены повесил голову под тяжестью множества семян. С первого взгляда становилось ясно: здесь давно никого не было. Посреди двора валялись небольшая платформа из выцветших деревянных досок и ржавая сетка для сушки. Мощные сорняки, казалось, в любой момент могут прорваться сквозь старую дверь дома.

– Дом свободен? – спросила я.

– Сейчас да. – Она умолкла.