Я буду тебе вместо папы. История одного обмана

А что я могла ей ответить? Я не думала, что то, чем мы занимались с мужчиной из соседнего дома, можно было назвать изнасилование, но, если честно, я не до конца понимала смысл этого слова, поэтому предпочла промолчать.

Девушка издевательски расхохоталась, приняв мое молчание за согласие. Я смутно представляла, с чем именно, по ее мнению, я согласилась, но в ее смехе мне слышались осуждение и презрение.

Другие девочки, заметив, что я покраснела от стыда и растерянности, постарались ее утихомирить. Не знаю, что они ей сказали, помню только, что ко мне они отнеслись по-доброму.

Каждый день в Доме для незамужних матерей был похож на другой, поэтому я легко могу восстановить наш распорядок. Мы вставали в семь тридцать, заправляли кровати, потом завтракали в столовой и вставали в очередь к умывальнику.

Меня освободили от работы на кухне и мытья полов, потому что из всех девочек я была единственной, кто еще учился в школе и поэтому должен был заниматься уроками. Пять дней в неделю я сидела в общей комнате и корпела над заданиями, которые оставлял для меня приходящий учитель. Иногда упражнений было так много или они были такими сложными, что я не успевала закончить вовремя, и мне приходилось делать их после ужина, за столом в спальне.

Подозреваю, другие девочки считали, что я легко отделалась, но они сильно ошибались. Я бы лучше работала с ними на кухне или убиралась, чем сидеть в одиночестве и пялиться в скучные учебники.

По выходным я должна была подметать лестницы, протирать перила и чистить туалеты и ванные комнаты. Это были самые непопулярные задания, но остальные, видимо, считали, что раз я «отдыхала» в будни, то два дня в неделю могу и потрудиться.

За порядок в местах общего пользования отвечали все девочки, поэтому если кто-нибудь что-то забывал в столовой или в холле, ему приходилось платить пенни в качестве штрафа. Так как у меня с собой не было денег, я очень быстро приучилась убирать за собой. Девочки сами следили за своими вещами, занимались стиркой и глажкой, и мне это нравилось, потому что было приятно каждый день ходить в чистой одежде.

Только оказавшись в Доме для незамужних матерей, где каждый день тщательно мылись полы, где ванные и туалеты натирались до блеска, а на кухне никогда не накапливались горы вчерашней посуды, я поняла, как ужасно вела хозяйство мама. Я с содроганием вспоминала о вечно заляпанном линолеуме, о кучах грязного белья, жирных пятнах на плите и пыли на полках.

Старшие девочки учили меня готовить простые блюда, а по вечерам показывали, как можно распустить купленный в благотворительном магазине свитер и из полученной шерсти связать одежду для малыша. Денег у меня не было, но я с радостью помогала им сматывать пряжу в клубки и наблюдала за тем, как под спицами или крючком появляются крохотные пинетки и шапочки.

Помимо общей комнаты была еще так называемая гостиная, где стояли обитый цветочной тканью диван, несколько стульев с высокой спинкой и семь парт. Там раз в две недели проводились занятия по подготовке к родам — к нам приходила акушерка и рассказывала, как надо правильно дышать и ухаживать за новорожденным.

Во время занятий я думала о парах, которые посещают подобные курсы. Они тоже с нетерпением ждут рождения ребенка, но насколько их опыт отличается от нашего! Их ребенок останется с ними, и получится настоящая семья, где все друг друга любят и окружают заботой и теплом.

Для юных матерей было отведено специальное помещение, где они находились под наблюдением Матроны. Оно располагалось рядом с нашими спальнями, но его отделяли двойные двери. Оправившиеся после родов девушки заботились о своих малышах под неусыпным контролем опытной в таких делах женщины.

С момента моего приезда в Дом для незамужних матерей прошло всего несколько дней, и я начала бояться и самих родов, и боли, и того, что я буду полностью зависеть от Матроны. Эта женщина считала своих подопечных беспутными грешницами, поэтому обращалась с нами холодно, сурово, без всякого сочувствия.

Я часто слышала приглушенный плач других девочек. Иногда рыдания резко обрывались, словно кто-то вжимался лицом в подушку, чтобы не разбудить других. А в день, когда юной матери приходилось отдавать своего малыша на усыновление, дом наполнялся разрывающими сердце криками отчаяния. Я видела, как бледные грустные девушки выходят, прижимая к тяжелой от молока груди свои немногочисленные пожитки, и, ссутулившись, медленно бредут по направлению к автобусной остановке. Интересно, куда отправлялись эти несчастные, от которых отказались собственные семьи, которых предал человек, в чьей любви они и не думали сомневаться? Мне почему-то представлялись грязные дома на окраине города и бедные съемные комнатушки, где девушки будут сидеть и в одиночестве тосковать о своих потерянных детях.