«Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов

Я из ряда вон выходящих
сочинений не сочиню,
я запрячу в далекий ящик
то, чего не предам огню.

И, покрытые пыльным смрадом,

потемневшие до костей,
как покойники, лягут рядом
клочья мягкие повестей.

Вы заглянете в стол.

И вдруг вы
отшатнетесь —
тоска и страх:
как могильные черви, буквы
извиваются на листах.

Муха дохлая — кверху лапки,

слюдяные крылья в пыли.
А вот в этой багровой папке
стихотворные думы легли.

Слушай —

и дребезжанье лиры
донесется через года
про любовные сувениры,
про январские холода,
про звенящую сталь Турксиба
и «Путиловца» жирный дым,
о моем комсомоле — ибо
я когда-то был молодым.

Осторожно,

рукой не трогай —
расползется бумага. Тут
все о девушке босоногой —
я забыл, как ее зовут.

И качаюсь, большой, как тень, я,

удаляюсь в края тишины,
на халате моем сплетенья
и цветы изображены.

И какого дьявола ради,

одуревший от пустоты,
я разглядываю тетради
и раскладываю листы?

Но наполнено сердце спесью,

и в зрачках моих торжество,
потому что я слышу песню
сочинения моего.

Вот летит она, молодая,

а какое горло у ней!
Запевают ее, сидая
с маху конники на коней.

Я сижу над столом разрытым,

песня наземь идет с высот,
и подкованным бьет копытом,
и железо в зубах несет.

И дрожу от озноба весь я —

радость мне потому дана,
что из этого ящика песня
в люди выбилась хоть одна.

И сижу я — копаю ящик,

и ушла моя пустота.
Нет ли в нем каких завалящих,
но таких же хороших, как та?

1933

«Без тоски, без грусти, без оглядки…»