«Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов

Два с половиной пополудни…
Вздохнул и молвил: «Тяжело…»
И все —
И праздники и будни —
Отговорило,
Отошло,
Отгоревало,
Отлюбило,
Что дорого любому было,
И радовалось
И жило.

Прощание.

Молебен краткий,
Теперь ничем нельзя помочь —
Увозят Пушкина украдкой[95]
Из Петербурга в эту ночь.

И скачет поезд погребальный

Через ухабы и сугроб;
В гробу лежит мертвец опальный,
Рогожами укутан гроб.
Но многим кажется —
Всесильный
Теперь уже навеки ссыльный.
И он летит
К своей могиле,
Как будто гордый и живой —
Четыре факела чадили,
Три вороные зверя в мыле,
Кругом охрана и конвой.
Его боятся.

Из-за гроба,

Из государства тишины
И возмущение и злоба
Его, огромные, страшны.
И вот, пока на полустанках
Меняют лошадей спеша,
Стоят жандармы при останках,
Не опуская палаша.

А дальше — может, на столетье —

Лишь тишина монастыря,
Да отделенье это Третье[96] —
По повелению царя.

Но по России ходят слухи

Все злей,
Звончее и смелей,
Что не забыть такой разлуки
С потерей совести своей,
Что кровью не залить пожаров.

Пой, Революция!

Пылай![97]
Об этом не забудь, Уваров[98],
И знай, Романов Николай…

Какой мороз!

И сколько новых
Теней на землю полегли,
И в розвальни коней почтовых
Другую тройку запрягли[99].

И мчит от подлого людского

Лихая, свежая она…
Могила тихая у Пскова
К шести часам обнажена[100].

Все кончено.

Устали кони.
Похоронили.
Врыли крест.
А бог мерцает на иконе,
Как повелитель здешних мест,
Унылый, сморщенный,
Не зная,
Что эта злая старина,
Что эта робкая лесная
Прекрасной будет сторона.

<1936>

В селе Михайловском