«Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов

Охотник, поэт, рыбовод…[66]

А дым растекался по крышам,

И гнилью гусиных болот
С тобою мы сызнова дышим.

Ночного привала уют

И песня тебе не на диво…
В одесской пивной подают[67]
С горохом багровое пиво,

И пена кипит на губе,

И между своими делами
В пивную приходят к тебе
И Тиль Уленшпигель и Ламме[68].

В подвале сыром и глухом,

Где слушают скрипку дрянную,
Один закричал петухом,
Другой заказал отбивную,

А третий — большой и седой —

Сказал:
— Погодите с едой,
Не мясом единственным сыты
Мы с вами, друзья одесситы,
На вас напоследок взгляну.
Я завтра иду на войну
С бандитами, с батькой Махною…[69]

Я, может, уже не спою

Ах, Черному, злому, ах, морю[70]
Веселую песню мою…

Один огорчился простак

И вытер ненужные слезы…
Другой улыбнулся:
— Коль так,
Багрицкий, да здравствуют гёзы[71]! —
А третий, ремнями звеня,
Уходит, седея, как соболь,
И на ночь копыто коня
Он щепочкой чистит особой.

Ложись на тачанку.

И вся
Четверка коней вороная,

Тачанку по ветру неся,

Копытами пыль подминая,
Несет партизана во тьму,
Храпя и вздыхая сердито,
И чудится ночью ему
Расстрел Опанаса-бандита…[72]
Охотник, поэт, рыбовод…
А дым растекался по крышам,
И гнилью гусиных болот
С тобою мы сызнова дышим.

И молодость — горькой и злой

Кидается, бьется по жилам,
По Черному морю и в бой —
Чем радовался и жил он.

Ты песни такой не отдашь,

Товарищ прекрасной породы.
Приходят к нему на этаж
Механики и рыбоводы,

Поэты идут гуртом

К большому, седому, как замять,
Садятся кругом — потом
Приходят стихи на память.

Хозяин сидит у стены,

Вдыхая дымок от астмы[73],
Как некогда дым войны,
Тяжелый, густой, опасный.

Аквариумы во мглу[74]

Текут зеленым окружьем,
Двустволки стоят в углу —
Центрального боя ружья.

Серебряная ножна

Кавалерийской сабли,
И тут же начнет меж нас
Его подмосковный зяблик[75].

И осени дальней цвесть,

И рыбам плескаться дружно,
И все в этой комнате есть,
Что только поэтам нужно.

Охотник, поэт, рыбовод,

Венками себя украся,
В гробу по Москве плывет,
Как по морю на баркасе.

И зяблик летит у плеча

За мертвым поэтом в погоне.
И сзади идут фырча
Кавалерийские кони[76].

И Ламме — толстяк и простак —

Стирает последние слезы,
Свистит Уленшпигель: коль так,
Багрицкий, да здравствуют гёзы…
И снова, не помнящий зла,
Рассвет поднимается ярок,
У моего стола
Двустволка — его подарок[77].

Разрезали воду ужи

Озер полноводных и синих.

И я приготовил пыжи

И мелкую дробь — бекасинник, —
Вставай же скорее,
Вставай
И руку на жизнь подавай.

2 марта 1934

Соловьиха