Я был на этой войне (Чечня-95)

Купив по дороге на оставшееся деньги шампанского и водки, замполит под утро вернулся в свой батальон. Каково же было удивление и радость комбата, когда поутру весь построенный батальон поздравил его тортом и шампанским. Правда, того батальона было всего-то тридцать человек вместе с комбатом и его заместителями, хотя и держали они участок обороны длиной в три километра. И это не анекдот и не солдатская байка про ночной поход за тортом, чистая правда, нет ни грамма вымысла. Вот, что значит на войне уважение и взаимопонимание. И не лизоблюдство это. Все воюют не за страх, а за совесть. Будешь думать о наградах, повышениях, свои же быстро тебя раскусят, и никто не будет тебе прикрывать спину в бою, никто не поделится глотком воды, водки. Ты или в коллективе, или труп, третьего не дано.

По ночам стали обстреливать наших часовых. Жертв не было. Пришлось всю территорию перед собой заминировать и обставить растяжками. Когда пару раз ночью кто-то подорвался, обстрелы прекратились. А также произошел довольно примечательный случай. Слышит часовой шорох. Кричит: «Стой! Пароль пять!» А в ответ тишина. И срабатывает одна растяжка, через секунду вторая, третья. Попутно сигнальные мины запустились. Это когда при срабатывании растяжки в воздух поднимается около двадцати осветительных ракет, не сразу, а по очереди. Салют, иллюминация, свист.

Весь караул и кто был рядом прибежали, думали, что прорыв, стали отбивать атаку. Стреляют, осветительные ракеты запускают, но тихо. В ответ никакой стрельбы, тишина. И не видно никого. Успокоились, усилили караул на всякий случай, до утра было все спокойно. А с рассветом пошли смотреть, что же там произошло. Нашли только обрывки черной кошачьей шерсти. Видимо кот сорвал одну растяжку, затем испугался взрыва, рванул и зацепил еще две. Последняя растяжка его погубила, или наша стрельба прикончила, не знаю.

Жизнь походная шла своим чередом. Размеренно, спокойно. Днем мы обстреливали дорогу, связывающую Гудермес и Аргун, с позиций второго батальона она просматривалась на восемьдесят процентов, обстреливали пригороды Гудермеса. На склонах господствующего холма расположились позиции боевиков, охранявших подступы к городу. По разведданым, а также из радиобесед с духами узнали, что там обосновался неизвестный тогда еще никому Басаев Шамиль. Спецназовцы, что приезжали к нам в гости, охотно разговаривали с ним, вспоминали тренировочные лагеря ГРУ под Москвой, а также совместные операции в Абхазии, Осетии. Приглашали друг друга в гости.

По ночам, а иногда и днем, позиции духов обрабатывали установки залпового огня. Иногда удавалось рассмотреть, как над головой проносятся смутные силуэты громадин. Мы называли их «телеграфными столбами» и «гуманитарной помощью братскому чеченскому народу». Когда работала реактивная артиллерия, было спокойно спать. Кунг раскачивался как люлька у младенца. Духи в эти ночи не смели показываться.

И вот наступил день, который я до конца жизни не забуду. Двадцать первое марта. Накануне нас обстреливали минометчики. По КП выпустили всего пару мин, одна из которых попала в жилой дом, после этого обстрел прекратился, а вот второму и третьему батальону досталось крепко. Почти до утра шел массированный обстрел. И, по всей видимости, огонь корректировался, потому что стреляли и по закрытым, заглубленным позициям, не видимым для противника. Эти корректировщики и радисты нас за время войны достали здорово. За ночь никого не убили. Но было трое раненых, их срочно отправили в Петропавловку для оказания квалифицированной помощи, а оттуда — на Северный. Духи били тоже с закрытых позиций, и поэтому по вспышкам мы не смогли определить позиции минометной батареи. Кое-как примерно вычислили и ответили своим минометным огнем, а потом уже и навели собственную артиллерию. После седьмого залпа духи заткнулись.

По утру стоял туман. Особых дел не было у нас с Юрой. Маялись от безделья. И вот поступает сообщение из второго батальона, что поймали женщину, которая шла в Гудермес. Под покровом тумана, обутая в легкую обувь, она, как тень, прошла уже большую часть секретов и блок-постов второго батальона и, проходя окопы, наткнулась на наших офицеров. Те ее быстро остановили. Быстро осмотрели. Хоть и война, но глубокого, как положено, обыска не делали. Постеснялись. Зато в сумке обнаружили бинты, вату, а в подкладке кофты наш миниатюрный пистолет ПСМ. При задержании пыталась вырвать его, но не успела.

Комбат тут же доложил о ней на КП. Пистолетик, правда, замылил себе. Когда ее на БМП привезли к нам, то офицеры первого батальона признали в ней ту самую женщину, что видели тринадцатого марта, во время нашего первого неудачного перехода. И они же предположили, что это она корректирует духовскую артиллерию.

Допрос проводили трое. Я, Юра и генерал. Сели в маленькой комнатке позади спортивного зала, в котором находился постоянно начальник штаба и оперативное отделение, а также по вечерам проводились совещания.