Я был Цицероном

Объяснение я нашел много лет спустя в мемуарах фон Папена. Он, оказывается, отправился к турецкому министру иностранных дел Нуману Менеменджоглу, имея сведения, полученные от меня. Фон Папен был дипломатом и политиком. Он ясно представлял себе общую картину событий и, конечно, должен был предпринять что-то. Он, очевидно, хотел сделать предупредительный выстрел, чтобы помешать туркам осуществить их намерение присоединиться к англичанам. Я, конечно, не знал этого. Из-за сомнительной репутации меня боялись вовлечь в большие дела государства. Фон Папен писал следующее:

«Ряд английских телеграмм вынудил меня немедленно обратиться к Нуману. Мне нужно было только напомнить о телеграмме, в которой предлагалось установить радарные установки в европейской Фракии, с тем чтобы английские бомбардировщики могли бомбить румынские нефтяные вышки с еще большей точностью. С моей точки зрения, тогдашняя ситуация требовала немедленного и решительного вмешательства. Поэтому я должен был дать Нуману понять, что у меня имеются кое-какие сведения об английских планах на этот счет. Я рассказал ему, что английский военно-воздушный атташе или его коллега намекнул об этих планах представителям нейтральных государств. Моей обязанностью было привлечь его внимание к той серьезной опасности, которая может возникнуть, если о размещении этих радарных установок станет известно Берлину. Если это случится, я вряд ли смогу предотвратить налет немецкой авиации на Стамбул. Нумана очень удивила обширность моих сведений. Пораженный всем этим, он поведал содержание нашего разговора английскому послу. На следующий день на моем столе лежала телеграмма, в которой сэр Хью сообщал об этом в министерство иностранных дел! „Папен знает больше, чем ему следует знать“».

Итак, сам Папен насторожил дремлющих англичан.

Но в то время я, конечно, не знал об этом. Мне не было известно, что предпринял Папен. Все, что я знал и чувствовал тогда, так это страх, панический страх.

Я попросил Мойзиша подвезти меня к моему домику. Мара сидела в кресле и занималась своими ногтями, окруженная канарейкой, кальяном, цветами и виски. Идиллическая картина. От всего этого кровь закипала в моих жилах.

— Только что получил письмо от родственника, — сказал я ей.

— Ну и что?.

Ей это было неинтересно, и она продолжала заниматься своими ногтями и слушать музыку. Из приемника лилась «Жизнь в цвету» — модная французская песенка.

В то утро я получил письмо от своего дальнего родственника — Мехмета.

«Дорогой Эльяс, все мы надеемся, что ты пребываешь в полном здравии», — писал он. Письма от родственников, которые не писали тебе целую вечность, но которые хотят чего-нибудь от тебя, начинаются именно так.

«Ты помнишь нашу маленькую Эзру? — продолжал Мехмет. — Она хорошо учится, и мы очень довольны ею. Отметки у нее отличные…»

В письме было много о маленькой Эзре, которую я никак не мог вспомнить. Когда я последний раз видел кузена Мехмета, у него было много маленьких дочерей.

«Сможешь ли ты что-нибудь сделать для Эзры в Анкаре? Мы будем очень благодарны тебе. Она ведь кончила коммерческий колледж…»

Я отложил письмо в сторону и перестал думать о нем.

Родственники никогда не интересовали меня. Кузен Мехмет, видимо, думал, что если я работаю в посольстве, то могу творить чудеса.

Я посмотрел на Мару и злобно усмехнулся.

— Мы освободим одну комнату, — обратился я к ней. — Эзра будет жить с нами.

— Кто эта Эзра? — недовольно спросила она. Я ухмыльнулся:

— Родственница. Я и сам едва помню ее. Она кончила школу и…

— Она приедет и будет жить здесь?

Мара рассуждала так, будто это был ее дом.

— Я должен помочь ей, — спокойно ответил я. — Она дочь моего кузена, которому я многим обязан.

В действительности я ничем не был обязан Мехмету.

— Что ей здесь нужно?

О небо! Откуда я могу знать это? Анкара — как-никак столица. Девочка хочет стать на ноги. У меня есть связи, и я могу помочь ей.

Первые дни после этого разговора Мара буквально кипела от злости и стала очень ревнивой. Потом успокоилась и начала убеждать, что Эзра будет мешать нам в нашем маленьком уютном гнездышке.

Я слушал нежные причитания Мары, но уши мои были словно заложены ватой.

То, что она говорила, звучало правдиво. Она, видимо, еще любила меня и не могла предать.

Дышать стало легче. Вместе с симпатией к Маре ко мне вернулись уверенность и чувство превосходства.

Однажды, когда мы слушали музыку, Мара тихо, будто невзначай, сказала:

— Эзра не приедет сюда и не будет здесь жить. Ты работаешь на немцев. Теперь я знаю все.

Мара угрожала мне.

Я сильно ударил ее по лицу.

Случилось так, что Мара подслушала разговор между мистером Баском и его женой. Первый секретарь, как и все сотрудники посольства, был обеспокоен. Он рассказал жене, что немцы, наверное, имеют прекрасный источник информации, возможно, даже в личной резиденции посла.

Мара сразу все поняла.

Я вытащил из нее по капле все, что она знала.

— Я подслушала этот разговор совершенно случайно и клянусь тебе, что это все, что мне известно, — сказала она.

Я не знал, верить ей или нет.