Я был Цицероном

— Она ничего не знает. — Настойчивое повторение этой фразы выдало его неуверенность. Все, что она знает о Цицероне, так это то, что такой человек существует, — хрипло прошептал он.

— Надеюсь на это, — бросил я. — Могу дать вам ее адрес.

Я написал ему адрес дома возле Мармара Сакади.

— Она там с молодым человеком, который гнался за нами тогда, — сказал я. — Похоже на то, что он больше чем просто друг.

Мойзиш ничего не сказал на это. Мы молчали до тех пор, пока молчание не стало невыносимым.

— Вы мне остались должны, — медленно проговорил он.

Мойзиш с трудом поднялся, достал из сейфа пачку банкнот и передал их мне.

— Все в порядке? — спросил он.

Я взял деньги и направился к двери.

— Мы больше не увидимся, — сказал я. Он подтвердил это кивком головы.

Я еще раз посмотрел на него. Он кусал нижнюю губу. Да, подумал я, ему не так-то легко будет объяснить Берлину исчезновение Корнелии Капп.

— До свидания, месье.

Это был мой последний визит в немецкое посольство.

Что же произошло после того, как я видел Мойзиша с Корнелией Капп в «АВС»? Этот вопрос мучил меня долгие годы, но я не находил на него ответа, пока много лет спустя не прослушал магнитофонную запись Зейлера:

«— Когда исчезла Корнелия?

— Шестого апреля сорок четвертого года.

— Как раз на пасху?

— Это случилось в четверг перед страстной пятницей. Она сказала, что едет в отпуск к отцу в Будапешт.

— Она сказала именно так?

— Да. Нам и в голову не пришло, что она может соврать. Помню, в тот день я сказал Мойзишу, что наконец-то он избавляется от нее. Он ведь был страшно недоволен ею. Он рассмеялся и сказал, что хотел бы увидеть, как она сядет в вагон.

— Значит, он хотел удостовериться собственными главами?

— Да нет. Он, конечно, пошутил. До последнего момента он был очень деликатен с ней: не хотел, чтобы она заподозрила его в том, что он избавляется от нее. Он купил ей билет…

— И?..

— Поезд, на котором она должна была уехать, отправлялся около шести вечера, и Мойзиш условился с ней, что встретит ее с билетом на платформе. Он хотел попрощаться с ней и пожелать ей доброго пути. Но она не пришла, и с ним чуть было не случился припадок.

— Он сразу же стал подозревать, что она перешла к англичанам, как это сделали другие немцы?

— Нет. Он решил, что с ней что-то случилось. Она ведь была такой истеричной и часто уходила с работы, ссылаясь на нездоровье.

— Чтобы иметь возможность спокойно встретиться со своим любовником Сирсом, или как там его?

— Может быть.

— Сире на самом деле был американец, а не англичанин, как все думали.

— Я об этом ничего не знаю.

— Корнелия сама призналась, что делала все это во имя любви. Она случайно встретила в Анкаре любимого человека из Кливленда. Самая большая любовь в ее жизни. Это как раз тот самый человек… с молодым холеным лицом.

— Повторяю, я ничего не знаю об этом. Ничего не знаю и о мотивах ее работы на врага: это могли быть и деньги, и любовь…

— Значит, у Мойзиша подозрения возникли не сразу?

— Он долго искал ее на станции… Потом пришел ко мне, и мы вместе отправились к ней на квартиру.

— И конечно, там ее не оказалось.

— Когда мы пришли к ней домой, сразу все поняли. Комната была пуста. Кто-то из жильцов сказал нам, что она ушла из дому в полдень с вещами. С этого момента мы стали думать о самом худшем.

— Решили, что она перешла на другую сторону?

— Да.

— Что вы предприняли?

— Меня это не касалось. Это была сфера деятельности Мойзиша.

— Что же сделал Мойзиш?

— Доложил господину фон Папену. Что еще мог он сделать? В течение какого-то времени мы думали, что она могла что-нибудь сделать с собой.

— Была ли она похожа на женщину, которая могла покончить жизнь самоубийством?

— Мы не исключали такую возможность. Ведь она была на редкость истеричной. Какое-то время мы не могли допустить мысли, что она перешла па другую сторону. Для Мойзиша это могло иметь самые неприятные последствия.

— Очевидно. Разве он не сразу сообщил о случившемся в Берлин?

— Он, конечно, сразу же сообщил. Он должен был сделать это, чтобы самому не попасть под подозрение. Берлин буквально забросал нас вопросами. Там отказывались верить в возможность несчастного случая или самоубийства и сразу же заподозрили дезертирство. А вскоре Кальтенбруннер приказал Мойзишу прибыть в Берлин. Мойзиш стал подозревать самое худшее.

— Вы имеете в виду, что его могли арестовать за преступную халатность?

— Мойзиш должен был быть готов ко всему. Он направился в Стамбул, чтобы сесть там на специальный самолет, но неожиданно встретил там своего товарища, служившего в министерстве иностранных дел в Берлине, который сказал ему, что туда лучше не ехать. Он посоветовал Мойзишу притвориться больным или придумать что-нибудь еще. В Берлине его собирались арестовать за содействие Корнелии в побеге. Они нашли бы массу причин, чтобы сорвать на нем свое зло.

— Таким образом, он не поехал в Берлин?

— Нет. Он возвратился в Анкару. Он очень плохо чувствовал себя. Затем появился Цицерон и сказал ему, что Корнелия перешла к англичанам. Цицерон считал, что Сире был англичанин. Тогда и мы так думали».