Я была Алисой

Впервые меня связывали с героиней сказки, не подразумевая никакого подтекста. Эти посторонние для меня люди просто радовались встрече со мной, возможности пожать мне руку, задать невинные вопросы о моем детстве и мистере Кэрролле. Никто не упоминал его как мистера Доджсона, и, пожалуй, мне так даже проще было говорить о нем, рассказывать то, что от меня хотели услышать — а именно, что он был добрым человеком и моим близким другом, оставившим о себе множество светлых воспоминаний.

Впрочем, это было правдой. По крайней мере частью правды.

Не обошлось, конечно, и без неприятных вопросов о том, почему я решила продать рукопись, и я с готовностью отдала право отвечать на них от моего имени Кэрилу. Надо сказать, он рвался говорить от моего имени на любую тему, но я, к его явному разочарованию, и сама не промах.

— Моя мать решила разделить радость своих детских воспоминаний со всем миром.

Когда я услышала это в первый раз, мне пришлось прикусить язык. В Кэриле, бесспорно, текла кровь его тетки: так ловко ему удавалось передергивать правду. Впрочем, мы все преуспели в подобном деле. Наверное, именно этот урок из всех, преподанных мне мистером Доджсоном, я усвоила лучше всего.

— Как вы думаете, сколько мы получим за нее? — услышала я вопрос Кэрила, обращенный к аукционисту, когда мы шли к кафедре.

Подавив в себе желание дернуть его за ухо и выгнать из зала, я прошипела:

— Кэрил, помолчи, пожалуйста.

Я села прямо, стараясь держать горделивую осанку — моя спина не касалась спинки стула, я так сидела с двенадцатилетнего возраста, — и устремила взгляд в толпу. Мы находились в большом зале с картинами на стенах. Прямо перед кафедрой стоял изогнутый в виде полукруга стол, за которым устроились участники аукциона. Позади тянулись ряды стульев, занятые остальными присутствующими — просто любопытствующими. «Таких около трехсот человек», — с придыханием сообщила мне девушка из «Сотбис». Уж и не знаю, что их привело сюда. По-моему, ничего интересного в аукционах нет, если только на них не выставлена твоя вещь. Однако толпа замерла в предвкушении действа, и я наконец поняла, что собралась она ради меня. Ради того, чтобы проследить за моей реакцией. Только непонятно, что в этом интересного.

— Номер три девятнадцать, — тихим голосом объявил аукционист, худощавый мужчина в отличном костюме. Я-то думала, на аукционах говорят гораздо громче.

— Пять тысяч фунтов, — поднял палец один джентльмен за столом.

— Шесть тысяч, — бросил другой.

— Семь тысяч, — произнес третий.

И так далее. С каждым разом ставки увеличивались на тысячу фунтов. В аукционе участвовали четыре джентльмена, один из которых, как я поняла, представлял интересы Британского музея, еще один (эту новость шепотом передавали из уст в уста как сенсацию) был американцем. Не удержавшись, я заинтересованно подалась всем телом вперед. Как когда-то, в тот давний полдень, я боялась пропустить хоть слово мистера Доджсона, на ходу сочинявшего сказку, так сейчас я напрягала слух, чтобы расслышать сумму, предлагаемую за книгу.

Вот уж правда, все страннее и страннее.

Ставки выросли до четырнадцати тысяч фунтов, до пятнадцати тысяч — Кэрил так крепко сжимал мою руку, что я уже не чувствовала кончиков собственных пальцев, — и вот в конце концов два джентльмена вышли из игры, а американец (его акцент не оставлял сомнений на сей счет), внешне довольно старомодный, в каком-то нелепом пенсне, слишком маленьком для его лица, предложил пятнадцать тысяч четыреста фунтов, и молоток, заглушаемый ревом толпы, опустился.

Публика неистовствовала, явно взбудораженная тем, что лот достался американцу. Мне даже стало страшно за маленького, старомодного человечка — слишком уж злобные в него метали взгляды. Аукционист вытирал лицо носовым платком, но вот к нему приблизился американец, и мужчины на минуту склонили друг к другу головы, что-то серьезно обсуждая.

Кэрил вскочил было на ноги, собираясь издать победный вопль, но, заметив мой осуждающий, хмурый взгляд, снова занял свое место, хотя так и не смог успокоиться окончательно и все повторял:

— Ну, что скажешь, мама? Что скажешь?

Я, само собой, была довольна. Посылая улыбки толпе, я почувствовала удовлетворение, ибо впервые за долгое время обрела уверенность в завтрашнем дне. Однако не успела я встать, чтобы обсудить с молодой женщиной из «Сотбис» все детали дела, аукционист снова ударил молотком.

— Доктор Розенбах, — он указал на выигравшего лот джентльмена, — заявляет, что готов отказаться от книги в пользу английского народа за ту цену, которую только что сам предложил.

Послышался шум, вокруг джентльмена из Британского музея собралась толпа, но больше никаких объявлений не последовало.

— Повлияет ли это как-то на получение мной чека? — не удержавшись, шепотом спросила я Кэрила, когда тот помогал мне подняться со стула.

— Думаю, нет. Впрочем, я сейчас узнаю.