Я – человек!

Хлеб почти мгновенно исчез во рту мальчика. Номак проглотил лепинью, почти не жуя, вытер рукой губы от крошек и посмотрел на Злату:

– У меня есть пятачок. На него здесь можно купить два пирожка с брынзой у бородатого продавца. Знаешь его?

Девочка, улыбаясь, кивнула.

– Страшный такой. Но очень добрый, – сказала она. – Он отдает помятые пирожки бездомным, а крошками из мешка кормит голубей.

– Пойдем, купим, я тебя угощаю, – улыбнулся он и подал ей руку, как джентльмен. – Портеры, наверное, меня уже не ищут.

Они сидели на парапете крыши вокзала, свесив ноги, ели пирожки с брынзой и мило болтали.

– Ты появился здесь совсем не давно, правда? – спросила Злата.

– Я приехал из Стамбула, – ответил Номак.

– Ты что, турок?

– Нет, я поляк. Но родился в Турции. Маму мою туда продали, когда она была еще девочкой. Как ты сейчас. Потом родился я. Мама меня прятала все время. Потом ее зарезали. А я сбежал.

– Ты очень хорошо говоришь на сербском. Как на родном языке. Как же так получилось?

– У меня способность к языкам. Я легко и быстро учусь. А сербский язык не сложнее польского.

– А еще у тебя очень красивый голос. Ты как будто поешь, – она отломила половинку того, что осталось от ее пирожка, и протянула все еще голодному мальчику.

– Я могу говорить даже с набитым ртом! – сказал Номак, откусывая пирожок. – И даже петь могу. Хочешь, я тебе буду петь?

И он ей пел. Пел почти каждый день, когда Злата могла его посещать. Они вместе гуляли по вокзалу и прилегающей территории. Бегали от злостных портеров по путям. И все это время он пел. Громко, красиво и все время по-разному. А Злата таскала ему лепиньи, пряча под платьем. Выпросила у Драгана мальчиковую одежду его выросших детей. Принесла свою старую азбуку и учила его буквам. И с нескрываемым восхищением слушала сотни песен, которые пел маленький артист. Это было самое счастливое время, которое закончилось одним хмурым и печальным утром.

– Ты пришла! – чуть слышно прошептал он, сидя на брусчатке в весовой, обняв коленки – я так звал тебя.

– Мы были в Варшаве восемь дней с папой. Он там лечил одного генерала, – испуганно ответила она. – Что с тобой, Номачек? Ты весь трясешься, а губы такие синие.

– Мне холодно, – он дрожал и кутался в рваный пиджачок.

– У тебя, наверное, температура! Пойдем ко мне домой. Мой папа тебя вылечит. Номак, ты очень плохо выглядишь. У тебя, наверное, инфекция. Может даже тиф!

– Нет. Я не заболел, – еле улыбнулся мальчик.

– Ты весь холодный, – Злата положила ладонь ему на лоб. – Но почему? Здесь же тепло.

– Нет. Сейчас очень холодно. Сейчас зима.

– Нет, нет, нет, нет! Сейчас лето. Ты бредишь! – она обняла его и прижала к себе. – Но что с тобой?

– Все хорошо. Посиди со мной.

– Почему твои губы не шевелятся? – спросила она с удивлением. – Скажи еще что-нибудь.

– Кажется, я люблю тебя, – он попытался улыбнуться

– Не шевелятся губы, а я тебя слышу. Я тебя слышу, но не вижу, как ты разговариваешь.

– Все нормально. Это потому, что я глухонемой. Я не умею разговаривать. И ничего не слышу. Я даже не знаю язык жестов.

– Что? Но ты со мной разговариваешь. Как же я слышу тебя? Что происходит?

– Я умираю, – ответил он. – И ты тоже.

– Нет! Нет, нет! Никто не умирает! Номак, все хорошо! Вставай, мы пойдем к моему папе.

– У тебя нет никакого папы. И тебя тоже нет. Я придумал тебя. У меня не было ни одного друга. Никто не хотел со мной дружить. Все гоняли меня как собаку. Я увидел одну девочку на перроне, она шла с взрослым мужчиной. Мне так захотелось иметь такого друга, как она. Красивую, чистую, грамотную. Из богатой важной семьи. Вот я и придумал тебя. И чтобы папа был врачом. У меня лишаи и гноится нога. Вот чтобы вылечил меня.

– Номак, нет! Посмотри на меня! Я – человек! Человек!

– Прости меня, – он закрыл глаза, – мне нужно поспать.

– Не надо спать, родненький мой! – она обняла его, прижав его голову к груди. – Спой мне лучше! Спой, как умеешь. Громко и красиво. Спой, пожалуйста!

– Я не умею петь, – он еле заметно улыбнулся. – Видел, как поют. Но даже не знаю, как это делается. А сейчас я хочу поспать. – Он слегка оттолкнул девочку и приподнял воротник пиджачка.

Злата вскочила, чтобы позвать на помощь. Рядом не оказалось ни одного человека. Она выбежала на пустой перрон, где стояли пустые поезда. Не было ни дыма, ни пара. И ни единого человека.

Она пробежала насквозь пустое здание вокзала, которое раньше никогда не пустовало, и выбежала на привокзальную площадь. На скамейке под фонарем сидел бородатый продавец пирожков в черном пальто и куда-то смотрел. Злата побежала к нему.

– Помогите, пожалуйста! Там мальчик умирает! – стала кричать она, еще не добежав до продавца.

Но тот не отвечал. Сидел как кукла с остекленевшими глазами. Девочка взяла его за рукав пальто и начала трясти.

– Дяденька! Помогите!

Тот неподвижно сидел и не двигался. Злата осмотрелась. На другой скамейке сидела женщина с ребенком на руках. Девочка побежала к ним. Но те также не реагировали на крики девочки и смотрели в никуда.