Я человек советского модерна

Жёстче царей указов

Дым городов и сёл:

«Нельзя уступить ни аза,

А то потеряем всё!»

В бедности иль в достатке,

В грохоте и в тиши

Проникновенно краткий

Помните, мальчиши,

И пуще храните глаза

Этот завет – спасёт!

«Нельзя уступит ни аза,

А то потеряем всё!»

Август

Сытый год. Пшеница скошена.

Спасы выстроились в ряд.

Отчего б не быть всему хорошему?

«Август» – мне с опаской говорят.

Чу!.. беда с бедой круто месятся.

Не любимцы на своём веку,

Чем мы провинились перед месяцем

С дырочкою «8» на боку?

Иль Пророк не правит колесницею,

Перебрав на дембельском пиру?

Иль своей железною десницею

Мстит нам за предательство Перун?

Или за РОАнское трёхцветие

Пепел класса мёртвого стучит

В сердце месяца последнелетнего,

Вот он и корёжится, кричит?

Иль природа, чуя угасание,

Видит сон в калиновой кровИ.

Ведь она – теснейшее касание

Двух богов – убийства и любви.

Или – кто-то вспомнил – не сегодня ли

Мы Фавор сменили на Форос?

На пренебрежение господнее -

Свет господний. И за это – спрос!?

Не балованы небесной манною.

Всё же, Август, хватит – в глаз и в кость!..

Только звёзды загадожеланные

Так и падают – всё вкривь и вкось.

Небо, небо русское – с прорехами.

Спасу нет от наваждений. Но

Есть медовый, яблочный, ореховый –

Целых три спасения в одном

Августе.

Дворовый футбол

Были наши стихи, как дворовый футбол,

Мы бежали не центром, а бровкой,

Потому что был край, и был тренер-нацбол,

И стихи были – мяч со шнуровкой.

Чтоб витать в облаках – мы не тратили слов,

Кеды были желанной обновкой.

По двору плыли тени от тех облаков.

И стихи были – мяч со шнуровкой.

Забывая читать, мы писали взахлёб

Повторяемой трёхходовкой:

Пас-пас-пас… в кровь у кипера лоб,

Потому что был мяч со шнуровкой.

Ниппель – славо-словесная гладь…

Так писать? Даже думать неловко.

Без судьи и офсайта честнее играть -

Всё на совесть. Как мяч со шнуровкой.

Девяностые

В толпе уродов и калек,

В чумных коростах

Доплыл герой-двадцатый век

До девяностых.

И девяностые – за мной

(Кровавый выжим!),

Я разделил их со страной

И тоже выжил…

Нам сегодня не до жира

Нам сегодня не до жира,

Вяло по ветру гребя,

Мы отстали не от мира,

Мы отстали от себя,

Впереди иных идущих

По ступеням бед и лих,

От летящих и зовущих

За собой лететь других.

Закалённые, из стали,

Встали, ржавчину скребя.

Не от Запада отстали,

Мы отстали от себя.

От своих побед и песен

Про поверженных врагов,

Посчитав чужую плесень

Ярче злата своего.

На бортах улитки, слизни,

По дну якорем скребя,

Мы отстали не от жизни,

Мы отстали от себя.

Мы отстали от мечты!

Думая, что отдых слаще,

Раскурочили винты,

Позавидовав стоящим.

И теперь уж не до жира,

По течению скользя.

Мы отстали не от мира,

Мы отстали от себя.

Потому что – без сомненья –

Жизнь – не на полозьях с гор,

Не за хламом по теченью -

Только вверх. Наперекор.

Пережили

Пережили…

Пережали

Выпускной – для крика – клапан.

Промолчали…

Промычали

Что-то тихой-тихой сапой

И – продали.

И придали

Вид себе благообразный…

А ведь – предали. И стали

Безобразных безобразней…

Без прощения.

Прощанье

Вышло с совестью не очень…

«Я ведь мчался! – крикнул, чалясь

В глине скоростных обочин,

В непроточной ржавой гнили, -

Мы ведь жили!»

Жили… или жизни жилы

Перервали?

Переврали

Всё, кем не были и были.

Но и это пережили.

Пере-жили.

Пережили…

Пережили?

Завязшие в снах отчизны

Завязшие в снах отчизны,

Не армией, а гурьбой

Мы заблудились в «измах»

И не пришли на бой.

Стыдно отцам до жженья,

До зАворота в мозгу:

Дети, вместо сраженья

Клянутся в любви к врагу!..

Растерзана и разбита,

Слышит сквозь плачь страна

Хрюканья из корыта:

«А разве идёт война?»

Пир вместо братской тризны!

Пьяны и мы с тобой,

И всё копошимся в «измах»,

И всё не идём на бой…

Какие б из моей земл

Какие б из моей земли

Чужому овощу не поднимали грядья,

Я вылезу стручком из междурядья,

Из грязи, из асфальтовой щели,

Пусть ростом мал, пусть с виду неказист и плох –

Но чтобы знали дутые бобы, шпинаты, сельдереи

И прочие фруктовые евреи,

Что в этом царстве царь один – Горох!

Стройотрядные .Тува

Друзей старинных имена

Заблещут, выстроившись в ряд.

Мы будем долго вспоминать

Далёкий этот стройотряд,

Где у виска на волосках

Дрожит усталости печать,

Где зной разносит по пескам

Твою московскую печаль.

Но ты посмотришь мне в глаза –

Печали не было и нет,

И вдруг захочется сказать,

Что ты одна на целый свет,

Что на земле – одна Тува

Из миллиона добрых мест

Из тысяч слов – твои слова,

И ты – одна из всех невест.

И пусть за стрелками часов

Летят года, как облака,

Давай с тобой без лишних слов

Друг в друга верить навсегда.

Давай запомним этот взгляд

Из-под смеющихся бровей,

И этих искренних ребят,

И день рождения в Туве.

Шушенское

«Скажи мне, кто строил этот большой Город?

Кто поселил Счастье в самом простом доме?

Кто на листах улиц нарисовал Радость?

Сказал, что жить – будем, сказал, что жить – надо.

Любой ночной странник, вдруг проходя мимо,

увидит свет в окнах сквозь пелену дыма,

увидит, как щедро себя навек дарит такой чудной Вере

такой чудной парень,

как на губах милой рисует он счастье,

как ночь идёт мимо, как сон крадёт страсти.

Я расскажу людям про этот Сад Правду,