Я - дерево. Я - стекло

Я улыбнулся. Мне нравилась Валентина Олеговна, несмотря на ее громкий голос и не прекращаемую болтовню.

- Что-то Надя совсем захворала, ей богу, - продолжала она. - Я с ней здороваюсь, а она выпучит свои лакированные глазенки и смотрит на меня.

- Я думаю, ей в больницу надо.

- Она была, - ответила Валентина Олеговна. - Была полтора года. У нее же все это началось лет в шестнадцать. Бедная девочка, ей богу. У нее были какие-то проблемы в школе, и она пыталась покончить с собой, но Владимир, ее отец, вовремя спохватился.

Валентина Олеговна покачала головой, а затем, сделав глоток чая, продолжила:

- Надя ходила по психологам, вроде все устаканилось. Я к ним на ужин заглядывала, и она была все такой же милой девочкой, и не скажешь ведь, что наркотики-то принимала.

- Какие наркотики? - спросил я, нахмурившись.

- Так ты не знал? - Глаза Валентины Олеговны загорелись от возможности посплетничать. Она села так, чтобы видеть мое лицо, и заговорила:

- Надя несколько лет уже принимала наркотики, до того, как пыталась покончить с собой. Не знаю, что именно. Когда у нее начали проявляться симптомы шизофрении, она вроде как их бросила, но симптомы через время опять появились. Все бы ничего, да только Надя - между нами говоря - узнала, что Владимир изменял Марине, и, что та об этом знает.

- Разве это имеет значение? - сказал я, чувствуя раздражение оттого, что Валентина Олеговна заводит разговор на подобную тему.

- Имеет, - махнув рукой, ответила она. - У Нади от этого первый психоз и случился. Главное Марина простила, жила-поживала с Владимиром, а вот дочка - пережить не смогла.

Она несколько раз цокнула языком, качая головой.

- Надя сбежала ночью, но через время ее задержали полицейские. Она, полуголая, тонула в фонтане и кричала что-то о крокодилах, - Валентина Олеговна вздохнула, замолчав на некоторое время.

- Маринка сказала мне, что Надя постоянно говорила о взгляде Владимира, якобы он ее обвиняет в чем-то. Слышал такое?

Валентина Олеговна скривилась в негодовании.

- Да я не видела еще большего отчаянья и сожаления, чем у него в глазах! - возмущенно добавила она.

Надя спустилась по лестнице. Мы с Валентиной Олеговной следили за тем, как она медленно передвигается, долго смотрит на дверь, и после выходит на улицу, так же не спеша, двигаясь в сторону беседки.

- Она много времени проводит, разглядывая цветы, - не отрывая от нее взгляда, сказал я.

- Раньше Надя разглядывала картины Босха. Даже шизофреникам надоедает одно и то же.

Валентина Олеговна обернулась ко мне.

- Знакомая как-то рассказала - она медсестрой работала в психиатрии, где Надя лежала, - как к Наде пришла Марина, сказать о сердечном приступе Владимира. Когда она рассказала о его смерти, Надя начала смеяться.

Я обернулся и через окно увидел Надю, обнявшую колени. В одиночестве она глядела на цветы, и глаза у нее по-прежнему были стеклянными, и душа ее, казалось, одеревенела вместе с телом. И вправду, - дерево и стекло.

- Она не просто смеялась, - продолжала Валентина Олеговна, - она хохотала. Да, так мне сказали. Хохотала. А Марина ничего в ответ не говорила, просто смотрела на нее и все, а потом залепила такую пощечину, что Надя упала с кровати. Все так всполошились, а Наде хоть бы что: сидит на полу и хохочет, а в глазах слезы стоят.

Валентина Олеговна помолчала и добавила:

- Бедная девочка, ей богу.

- Тетю Марину тоже жалко.

- Она сильная, справится.

Мы замолчали. Тишина снова взошла на престол, и только ветер завывал, стучась в окна. Валентина Олеговна встала со словами:

- Пора ей лекарства принять, что ли.

НАДЯ

Мама сидела в папином кресле и читала книгу. Ее рука машинально поглаживала мою руку. На кухне свистел чайник, было слышно, как Дима хлопал дверцами и гремел кружками.

- Сколько тебе ложек сахара, Надя? - услышала я его голос.

- Она пьет без сахара, - ответила мама. Я молча уставилась на нее, и Старик в голове заговорил:

- Везде этой женщине надо всунуть свой поганый нос. Все ей нужно контролировать.

Его презрительный хриплый голос, порой, сводил с ума. Я закрыла уши руками, но продолжала слышать Старика.

- Ты такая же безмозглая, как и твоя мамаша, - выхаркивая оскорбления, говорил он. - Тебя неплохо бы выпороть, да вот только мужика, который бы это сделал, ты уже свела в могилу.

Я замотала головой, застучала по ней, чтобы Старик замолчал. Мама схватила меня за руку и велела успокоиться. Я попыталась вырваться, но у нее была слишком сильная хватка. Она взглянула мне в глаза и сказала:

- Помнишь, что доктор говорил? Смирись и прими. И сдерживай себя, в конце концов! Ты сильная девочка.

Мама тряхнула меня, дернув за руку, и откинулась на спинку дивана. Книга была забыта.

- Ты сильная, как мы с папой, - тихо добавила она скорее для себя, чем для меня.

Она о чем-то задумалась. Глаза ее затуманились, рука снова начала бессознательно поглаживать меня, но через несколько минут мама вдруг замерла и посмотрела на мои пальцы.

- Где кольцо? - спросила она.